тащишься
- Не твое дело, - оскалил зубы верзила. - Может быть, я в Кете наряд на охрану возьму?
- Ага, - кивнул Кай. - За пять лиг от города. Наверное, толпятся уже заказчики? Ждут славного воина…
- Ты язычком-то поосторожнее шевели, - прошипел Туззи. - А то ведь он о зубки пораниться может. Я ведь не мерзость пустотная, с дури под твой клинок не попрусь. Издали возьму. А то и деревенщину свою с цепи спущу. Хочешь стрелку в затылок заполучить?
- А что, приятель? - Кай присел на камень, натягивая сапоги. Он с трудом сдерживался, чтобы не прикончить мерзавца немедленно. Хотя был ли он уверен, что Туззи - мерзавец? Да и если бы пришлось убивать всех мерзавцев, под ногами бы хлюпало от пролитой крови. - Может быть, сойдемся клинок в клинок? Да вот хоть прямо здесь? Ты не бойся, видишь, я и хромаю, да и бок у меня не в порядке. Рискнешь обнажить меч? Как думаешь, если я тебя окорочу на половину локтя, разбежится твое воинство или нового вожака выберет? Ну что, дальше с обозом пойдешь или свернешь на Каменную?
Туззи схватился за рукоять своего меча немедленно, но из ножен его не выдернул. Покраснел, как небо в разгар Пагубы, прошипел что-то неразборчивое и развернул коня прочь.
Вечером к Каю снова пришла Каттими. Нельзя сказать, что она округлилась за последние дни, но что-то на ее лице, кроме глаз, появилось. Она вновь предложила Каю кашу, вновь безропотно съела ее сама, жалуясь, что с тех пор, как стала есть больше, каждый вечер проваливается в сон, как в черную яму. Конечно, может быть, в каше есть какое-то сонное средство, только зачем Такшану усыплять Кая? К примеру, если бы тот спал прошлой ночью, то страшный зверь не только расправился бы с проводником, но и разнес бы весь обоз.
- Я не проводник, - в который раз повторил Кай, с неудовольствием понимая, что любуется девчонкой, глаз не может от нее отвести. - Я иду своей дорогой, так совпало, что за мною тащится обоз. Вот и все.
- Вот и все, - шмыгнула носом Каттими. - Однако горазд ты сам себе лгать. Все вы мужики такие… Слушай, а может и нет никакого сонного порошка? Запашок какой-то имеется, но Такшан ведь в каждый котел всяких трав чуть ли не по две горсти сыпет. Раньше мне не давал уснуть голод, а теперь я каждый вечер чувствую тяжесть в животе. И сплю.
- Подойди, - сказал ей Кай.
Она послушно двинулась вперед, но в двух шагах от охотника остановилась, задрожала, замерла.
- Дай миску, - попросил Кай.
- Я уже все съела, - румянец вовсе залил ее щеки.
- Дай миску, - повторил Кай, подхватил жестянку, отметил, что руки Каттими под стать ей самой, тонкие, изящные, но не изнеженные, крепкие, поднес котелок к носу, втянул аромат не так давно наполнявшего его кушанья.
- В другой раз сам будешь есть? - спросила с тревогой Каттими.
- Нет, - мотнул головой Кай. - Я бессонницей не страдаю. Сонной травой разит от твоего кушанья. Но настой слабый. С ног не свалит. Тебе да твоим подружкам по несчастью больше и не надо, а на воина не подействует, разве только добавит пару зевков. Другое плохо - отвыкать от этой травы долго придется. С неделю уснуть не сможешь толком без нее. Прочие рабыни, наверное, и днем спят?
- Точно, - кивнула Каттими. - Спят и не жалуются. Только круглее становятся. Мне раньше голод спать не давал, а теперь и я даже днем то и дело зеваю.
- Тогда зачем он присылает тебя? - спросил Кай. - Кушаньем таким меня не усыпишь, да и догадывается он, что я не ем его каши. Или думает, что ты специально щеки надуваешь, чтобы полнее выглядеть?
- Он странный, - прошептала девчонка. - Спит сидя. Кажется мне, что в темноте видит. У него даже глаза будто светятся. Ну, здесь-то над дорогой просветы, ночное небо мерцает углями. И глаза у Такшана мерцают. А еще он постоянно бормочет что-то, и на земле чертит и угольки раскладывает. Сейчас не знаю, сейчас я сплю, а раньше точно раскладывал. Он всех на поводке хочет держать. И тебя хочет держать. Днем, пока обоз тащится, он постоянно отстает, с купцами разговоры заводит, но они отмалчиваются вроде. Зато Туззи частый гость. То и дело под полог заглядывает, языком цокает. Туззи хотел купить меня, только не насовсем, а на ночь. А Такшан не продал, сказал, что давал бы коня покататься, если бы у просильщика задница была без шипов.
- Спроси у хозяина, сколько он хочет за тебя? - не удержал во рту глупые слова Кай.
Вспыхнула девчонка, как весенний луговой цвет. Развернулась и только что не бегом припустила обратно к обозу.
Такшан догнал Кая утром. Тот как раз пересек оставшуюся от давнего пожара поляну, на которой поднимался молодой лес, вслед за охотником на поляну выкатили подводы, и впервые с начала путешествия раздавшиеся над головой птичьи трели заставили охотника улыбнуться.
Работорговец поравнялся с Каем, хмыкнул, глотнул вина из висевшей у седла фляжки, наконец, спросил:
- Зачем она тебе сдалась?
- Прицениться - не значит покупать, - заметил Кай. - Ты непорченых по какой цене сдаешь?
- По разной, - оскалился в усмешке Такшан. - Оптом сдаю, кучей. Есть нужные… люди, сами все устраивают. Баба тебе зачем? Была бы нужна, давно бы оприходовал. Я ж ее к тебе бесплатно засылал.
- А я подарков не принимаю, - ответил Кай. - Долгов не люблю. Всякий подарок как долг. Хоть поклон, а все одно должен. А когда человек кланяется, с чего бы его не тюкнуть по темечку?
- Да уж, - хмыкнул Такшан, изогнул сросшиеся брови над переносицей, - тебя тюкнешь, как же. Твоя слава вперед тебя идет.
- Славы не ищу, - ответил Кай. - Что под ноги бросается, перешагиваю, что ветром лепится, стряхиваю. Что хочешь за девчонку?
- Да что у тебя есть-то, кроме лошадины твоей? - не понял Такшан. - Пику с ружьем и то потерял. А не кочевряжился бы, хорошую бы монету за этот перегон взял бы.
- Перегон еще не закончился, - заметил Кай. - Полпути впереди. Разное может стрястись. Когда я на себя работу беру, люблю, чтоб и в закладе я один был. Надорвусь, так сам и пострадаю, на чужой живот грыжу не навешу.
- Брось, - снова засмеялся Такшан. - Ты свою работу уже сделал. Посмотри вокруг: птички поют, цветами пахнет, ветер ветви колышет. Не томи себя домыслами. Избавил лес от мерзости пустотной - радуйся. Монеты на том не заработал, сам дурак.
- Радуюсь, - кивнул Кай. - И сам дурак тоже. Но за дорогой смотрю, и смотреть буду. Сколько за девку хочешь?
- А сколько дашь? - оскалился Такшан. - Порча-то у нее немудреная. Если в пригляд пользовать, вроде и есть. А если на ощупь, то, Пустота с ней, пальцы-то не занозит. Сама она вот занозистая. Пришиб бы я ее давно, да порчу увеличивать не хотел. Так сколько?
- Порча немудреная, - кивнул Кай. - Но ведь оно как, не в том беда порченого клинка, что выбоина в нем, а в том, что сломаться он может в том самом месте.
- Так ты рубиться ею хочешь, или любиться? - загоготал Такшан.
- Мое дело, - отрезал Кай. - Она ж ведь с норовом? Сбегала от тебя, сама себе кожу прижгла. Может быть, я приструнить ее хочу? А захочу, живьем в землю зарою.
- Так и захочешь? - зацокал языком торговец.
- Десять монет серебром даю, - сказал Кай.
- Десять монет за такую девку? - вытаращил глаза Такшан. - Да она одной каши сожрала на две монеты серебра. Ты видел, какие у нее глаза?
- Вот за глаза и плачу, остальное еще откармливать да выхаживать. Хватит придуриваться, Такшан. Я же не на рынке. Сказал бы пять монет, ты бы и за пять ее продал.
- Это почему же? - не понял торговец.
- Тебе нужно, чтобы она была со мной, - объяснил Кай. - Сначала ты посылал ее ко мне с кашей. То, что ты сонную траву в кашу мешаешь, меня не насторожило. Ты еще на перевале у Парнса похожую кашу варил, зачем тебе вопли невольников? Ты их любишь спокойными возить, тихими. Нет, ты хотел, чтобы я к
