Была работящей, домик свой содержала в чистоте, двоих парней без мужа подняла. А теперь вот старший невестку в дом привел, да внук у них появился. И все в маленьком домике — хоть на дворе спи. Как жить — не понятно.
По закону — все чин чином, дом ей принадлежит. Лариска повременила немного, чтобы над могилой матери вопрос не решать, и начала потихоньку оформлять документы на себя.
Первая протрезвела Манька. Маньку такая, с ее точки зрения, подлость задела за живое. Она съездила в Юккогубу, попыталась расшевелить братьев, но те, по обычному гуляевскому везению получившие в свое время от совхоза благоустроенное жилье, от нее отмахнулись. Тогда Манька решила взять все в свои руки. И отправилась прямиком к тетке Тосе. Поленья, коренья, заговоры — все пошло в ход.
Колдовство сработало: у Лариски покраснело лицо, стала облезать кожа, и она испугалась. Страсти накалялись. Полдеревни встало на Манькину сторону — все дети имеют право на наследство родителей, тем более что сама Клавка всегда хотела оставить дом четверым. Полдеревни — на сторону Лариски: дому нужна одна хозяйка, а продай его — деньги что? — Манькой пропьются. Да и Федор с Иваном вряд ли их в дело пустят. А на водку Гуляевские, со своей цыганской кровью — купить что-нибудь ненужное, продать, получить с этого свой барыш, — и без того находили.
Только тетка Тося спокойно смотрела на все это. Она свое дело сделала, и, кто ее знает, может быть, у нее на сердце было спокойно.
Но только у нее одной.
В пятницу с утра у Ленки дома был бедлам. Мать с отцом косили, и ночевать собирались в поле, поэтому ничто не мешало деревенским приходить к бабе Лене жалиться.
Первая ни свет ни заря прибежала Лариска.
— Лена, сестричка, да что же это деется-то?! Я-то дура кремы на лицо мажу, а сегодня ко мне пьяная Манька вваливается и заявляет: “Мажься-мажься, только пока дом не отдашь — лицо не вернешь”. И, етишкин корень, честит меня по матери без стыда!
Лариска на полчаса завелась на Маньку со всеми подробностями. Потом выложила все доводы в пользу своего поступка.
Баба Лена не прерывала. Она с утра затопила печь: наладилась печь калитки. Скала1 и слушала. Только когда Лариска выпустила пар, спросила:
1 Скала — раскатывала.
— А тебе самой-то, Ларисонька, как на сердце? Чувствуешь ты правоту или
вину? — Лариска попыталась было взвиться, но та ее остановила. — Ты не мне ответь, ты себе скажи. Господь — не Микитка, он все видит.
Лариска молчала, сложив руки на коленях. Баба Лена раскладывала по сканцам пшенную кашу. В печи тихо звенели угли.
— И что ж теперь делать, Лена?
— Свое себе оставить, чужое — вернуть.
— Чужое?! Лытари! Да им мать пока жива была — не нужна была! Разве Манька хоть раз пришла мать проведать? Конечно, что ее проведывать, когда у нее на водку все равно не занять! А теперь в дочери ладится!
— Господь ей на это судья. По людской-то справедливости, может, ты и права, а по божеской… У господа-то одна справедливость — любовь.
— Господь! Где он этот господь, раз позволяет таким полохалам жить, пить и жить, а хороших людей забирает?! — это она про своего усохшего за месяц от рака мужа.
— Грех на сестру-то так говорить. А мужа бог дал — бог взял. Пошла бы ты Лариса на росстань, да там бы перед всеми прощения попросила, может, оно бы и наладилось еще все. — Лариска встала, показывая, что разговор ей не по нутру. — А что ты от меня ожидала услышать, Ларисонька?
Только Лариска вышла, а баба Лена, отправив калитки в печку, вслед за ней пошла открыть теплицы, на улице появилась похмельная Манька. Не переходя дороги, принялась орать во всю Ивановскую:
— Че, прибегала к тебе эта … — Манька выругалась и материлась еще минуты три, чтобы освободиться. — Я — алкоголичка, да? Я? А ты у меня хоть раз грязные простыни видела? А занавески? А чтобы дома у меня грязно было, видела?
— Здравствуй, Маня. Бог с тобой, отродясь я у тебя грязи не видела, — отвечала баба Лена. — Может, зайдешь?
— Или я тебе долгов не отдавала, а? Скажи, хоть раз я тебе не отдала денег?
— Всегда отдавала, Маня, только ты все-таки зайди в дом.
— Некогда мне у тебя рассиживаться да на людей клеветать! — и Манька гордо припустила дальше.
Вечером, Ленка уже была дома, отлеживалась после фермы, кемарила, пожаловала тетка Тося. Посмотрели сериал, поговорили об огурцах-помидорах.
Долго молчали об одном и том же, но ни одна не решалась начать разговор.
— Чувствую, Лариска ко мне ладится, — начала тетка Тося.
— Подай-то спички с опечка — плиту затоплю.
Тоська подала, баба Лена затопила.
Молчали.
— Так ведь еще дальше клубок запутается, — это уже баба Лена осторожно.
— Э-эх, ты думаешь, Лена, мне все это в гудовольствие? Думаешь, легко людям зло делать? Да не можу я этого не делать. Неделю не вспоминаю, месяц, два… А потом они приходят: знаю — пора. Нап1 это им, чтобы люди друг другу зло делали. Как же им жить иначе, без работы? Иначе ведь они сгинут, кумекаешь? И тогда, с Манькой, время пришло. Это они ведь сначала Лариске нашобайдали2 фатеру на себя написать, мать обмануть, сестру-братьев обделить. Тая и хлобысть — сделала. Потом Маньке нашобайдали ко мне прийти. Ёна и пришла. Человек ведь, амин-слово, сам никогда плохого не замыслит. Все плохое — от лукавого; когда человек по слабине своей противостоять ему не может. — Тоська перевела дух: — Днем богу молюсь-молюсь, а ночью как сердце захолонется. Мне же, когда батя силу передал — не спрашивал, хочу ли я, нап это мне или не нап. Хотел сначала ребенка какого подманить, схватить да силу ему дать. Сжалился. Ведь они тогда к энтому ребенку приходить бы начали, работы бы с него требовали. А как работу им дать, и чего с ними делать, ён-то и не знал бы. Думаешь, от чего люди с ума сходят? Зазовут к себе лукавого, а чего с ним делать и не знат… А я-то знаю… А уж придут ёны — так, амин-слово, ну меня по лавкам да полатям тягать да ботать. И с лавки на лавку, с лавки на лавку. Так ажно все внутри либайдает3, того и гляди душа выскочит. Лежу и ворохнуться не смею. Так переполохаюсь, дышать не могу. Как янис4. Утром еле выстану. И делаю, делаю, что ёны скажут.
— Да кто они-то?
— Черти! Черти же, окаянные! — Тоська с ужасом заозиралась и перекрестилась.
Баба Лена тоже на всякий случай перекрестилась.
— Хорош лявзять5 — то. Давай-ка чаю пофурындаем6. Ленка! Иди чаю-то фурындать! Господи, благослови.
1 Нап — надо.
2 Нашобайдали — нашептали.
3 Либайдает — болтается.
4 Janis — заяц (фин.).
5 Лявзять — болтать без толку.
6 Фурындать — пить (чай).
При Ленке бабки не разговаривали. Завели как обычно: “Бают, Куселасьски в Юккогубе опять подрались…” Ленка тоже пила чай без настроения. На работе день с утра не задался. Но главное — Юрка, Юрка ей почему-то упорно не встречался. А ей так надо было его увидеть.
Даже баба Лена не выдержала, третьего дня снялась с места, пошла с Ленкой в Загорье к Важезеру, будто малину собирать чай заваривать, да зверобой посмотреть. Ходили-ходили мимо Юркиного дома —
