— Я хочу спасти вас… да, спасти. Страшно ничтожество, страшна пустота… Один час счастья лучше десятков лет гнилой, проклятой жизни. Я хочу видеть вас таким, каким знала тогда…
Она придвинулась к нему и взяла его за руку. Сажин чувствовал, как эта маленькая рука дрожала.
— Анна Ивановна…
Послышался неопределенный сухой смех, а когда он взглянул ей в лицо — оно ответило ему восторженной, счастливой улыбкой. Большие темные глаза так и горели, рот был полуоткрыт.
— Мне под тридцать лет, а я еще не начинала жить… — шептала она со слезами в голосе. — Я никого не обвиняю, но мне хочется жить… день, час жить — это все равно. Пять лет идет моя пытка… нет, казнь. Я поддавалась иллюзиям своего курятника, наконец просто плыла по течению, а это ужасно… Да, ужасно! И весь ужас своего положения я поняла только тогда, когда услышала о вашей болезни… Ведь достаточно нескольких дней, чтобы человека не стало — для чего же тогда жить?.. Я не знала, что иду тогда к вам, и пришла, как не знала этого сегодня… Есть вещи сильнее нас. У меня нет больше сил… я задыхаюсь…
Она сорвала шляпку с головы и хотела еще что-то сказать, но Сажин привлек ее к себе и по-отечески поцеловал в лоб. У него кружилась голова от прилива безумия, а она прижималась к нему всем телом, точно хотела прирасти.
— Да, стоит жить… — шопотом повторял Сажин.
— Завтра вы придете сюда ровно в одиннадцать часов… нет, лучше в час. Что же вы молчите?.. А то я могу пройти к вам в дом… Испугались, Павел Васильевич?.. Мне все равно и нисколько не страшно… Придете?..
— Да…
— Нет, повторяйте за мной: я приду завтра в час в городской сад и буду здесь терпеливо ждать вас, Анна Ивановна, вот в этой самой аллее…
— Я приду завтра в час…
— Довольно… верю…
В боковой аллее, на скамейке, сидела Прасковья Львовна и самым скромным образом занималась отчасти ботаникой, отчасти минералогией и даже зоологией. Кругом нее валялись разорванные в мелкие клочья листочки сирени, скрученная в развивавшуюся спираль трава, а зонтик ковырял в песке и несколько раз гонялся неудачно за пролетавшей мимо зеленой мухой. Все это, взятое вместе, доказывало только нетерпение Прасковьи Львовны, которая не умела ждать. Она пришла в сад вместе с Анной Ивановной и время от времени сквозь листву аллеи наблюдала сидевшую далеко от нее парочку. Однако они совсем забыли об ее существовании, и Прасковья Львовна сгорала желанием выйти из своей засады.
— Помилуйте, да в это время можно, по крайней мере, десять раз исповедаться!.. — ворчала она, поднимаясь с места.
В самый решительный момент, когда Прасковья Львовна хотела уже итти, она взглянула направо и там, в другой боковой аллее, увидела мужскую фигуру, которая очень внимательно наблюдала ее сквозь редкую весеннюю зелень. Прасковья Львовна даже присела со страху, — ей показалось, что это был Куткевич. В следующий момент она рассмотрела бродившего по аллее Окунева и ругалась вслух.
— Вот еще скотина!.. Ведь ушел из сада, а тут точно из-под земли вырос…
Они стали наблюдать друг друга и со сдержанной злобой делали вид, что ничего не замечают. Это несколько развлекло Прасковью Львовну, и она с новым ожесточением принялась рвать траву и даже бросала камешками в воображаемого неприятеля. Когда показалась Анна Ивановна, Прасковья Львовна пошла к ней навстречу и на ходу говорила:
— Что же вы это со мной-то делаете, голубчик?.. Ведь я тут могла умереть напрасной смертью… Битый час сидела, как лягушка.
Анна Ивановна, вместо ответа, горячо расцеловала Прасковью Львовну и, закрыв глаза, несколько секунд безмолвно ее обнимала.
— Значит, хорошо, что я не выкатила к вам? — спрашивала Прасковья Львовна, растроганная этой нежностью.
— Да, хорошо… Впрочем, я не знаю, что говорю…
— А меня так и подмывало… Я все сказала бы имениннику, решительно все!.. А тут еще навязался Окунев: бродит вон по той аллее, как волк…
— Какой Окунев?
— Ах, боже мой… Да тот самый, который давеча с Сажиным!.. Ну, уж в следующий раз, благодарю покорно, я не буду разыгрывать Марту… И я подозреваю, что этот Окунев ужасно глуп!..
Анна Ивановна не понимала ни одного слова из этой болтовни и шла из сада, крепко опираясь на руку своей дуэньи.
— Ну, что он? — спрашивала ее Прасковья Львовна в третий раз.
— Кто?
— Ах, господи!.. Вы меня сегодня возмущаете, голубчик.
— Виновата: стоит жить…
XXIV
В кабинете Сажина произошло маленькое недоразумение. Сейчас после завтрака хозяин выразил некоторое беспокойство и два раза посмотрел на часы.
— Господа, вы меня извините… — говорил он, отыскивая шляпу. — Мне необходимо сходить по делу. Всего на час, много на два…
— Пожалуйста… — брякнул Окунев, стараясь не смотреть на вертевшего головой Пружинкина.
Вышла неловкая сцена, точно Сажин хотел скрыться от своих друзей потихоньку. Пружинкин не мог понять, как это Павел Васильевич пойдет один. Окунев молчал и только закручивал свои рыжие усы.
— Во всяком случае, я скоро вернусь… — говорил Сажин, по пути рассматривая свою фигуру в зеркале.
Друзья так и остались при собственном недоумении, а Сажин торопливо шагал по направлению к городскому саду: он боялся опоздать и еще раз посмотрел на часы. Оставалось полчаса. День был солнечный, и Сажин сильно задыхался. Но вот и сад, обыкновенно пустой в это время. Пробежав центральную площадку, Сажин в заветной липовой аллее носом к носу встретился с Прасковьей Львовной, которая, видимо, его поджидала.
— Вы аккуратны, как гимназист… — встретила она его, протягивая руку. — Ну, здравствуйте. Что вы так дико смотрите на меня?.. Не бойтесь, не продам… Я пришла сюда на свидание по поручению известной вам особы, которая послала мне записку… Позвольте, где она у меня?
В кармане нигде записки не оказалось, и Сажин растерянно смотрел, как Прасковья Львовна ощупывала себя. Он не ожидал именно этой встречи и не знал, как себя держать с недавним врагом.
— Ах, какая проклятая память! — вскричала она, делая энергический жест. — Оставила в своей комнате на столике… Да, теперь отлично помню. Но это все равно — эта особа просила вам передать, что она сегодня не может приехать, и еще… позвольте… что она такое пишет? Послушайте, будет самое лучшее, если мы поедем сейчас же ко мне… это послужит кстати доказательством, что вы не сердитесь на меня. Не правда ли?
— Было бы удобнее, если бы вы постарались припомнить… — настаивал Сажин.
— Помню, что есть что-то такое, но эти записочки пишутся такими экивоками, что мудреца сведут с ума… Верно одно, что дело идет о вас.
Не дожидаясь согласия, Прасковья Львовна подхватила Сажина под руку и потащила из сада. Он не сопротивлялся и покорно выслушивал сыпавшуюся на него болтовню.
— Во-первых, я не только не сержусь на вас, но даже считаю себя виноватой перед вами, — объясняла Прасковья Львовна на ходу. — В сущности, мы все одинаково виноваты… Но вы-то хороши, милый человек!.. Хоть бы одно слово все время… Ну, скажите откровенно, легко женщине первой прийти на свидание, первой протянуть руку и первой начать объяснения?.. Да… А вы именно поставили так ту особу,
