Зина осторожно с опаской подошла к лежащему лицом вниз телу и беспомощно оглянулась. Дети от ужаса не издавали ни звука, малыши у окна накрылись с головами одеялами, ребятишки постарше забились в угол комнаты и смотрели оттуда испуганными глазенками. Она была единственной взрослой в детской палате, и, собравшись с духом, решилась – потянула лежащего человека за плечо. Тот оказался неожиданно тяжелым. Тогда она дернула изо всех сил – тело перевернулось на спину, безвольно раскинув руки, а голова с сухим стуком ударилась о пол… Тетя Зина закричала, и ее крик повторили детские голоса. У лежащего на полу человека вместо глаз были кровоточащие глубокие провалы, а нос и уши были начисто сзаны и валялись рядом с трупом. Белая как мел медсестра рухнула на пол…
Коржавин обессилено сидел на крыше здания, прислонившись спиной к вентиляционному коробу. Вертолет только что эвакуировал последнюю группу бывших заложников и, наконец, можно было расслабиться. Здание было нашпиговано боевой электроникой, и неприятности могли возникнуть в любой момент. На этот раз, к счастью, обошлось.
На крышу, пыхтя, выбрался из пожарного прохода заместитель Директора Семен Романович Воропаев, собственной персоной- тот самый, которого отправили в тыл. За ним следовали как привязанные мордовороты из службы охраны, превосходящие габаритами даже Султангиреева. Большой, пышущий здоровьем румяный генерал. Вот только визгливый голос никак не вязался с внушительной фигурой. Зная это, заместитель Директора старался как можно меньше говорить на публике. А еще, говорят, брал уроки сценической речи. Но сейчас он пылал негодованием и плевать хотел на создаваемое впечатление.
– Коржавин, мать твою! Ты что здесь устроил! Охренели совсем! Ты что, под трибунал решил! – истошные вопли, слышные за пару кварталов, обильно сдабривались отборной матерщиной.
Полковник не спеша поднялся и выпрямился перед генералом во весь рост. И было что-то такое в его лице, что генерал осекся и отступил назад, поближе к телохранителям, которые бдительно наблюдали за происходящим.
– Что-то не так? – вкрадчиво спросил Коржавин. Знающие его люди могли безошибочно определить, что, несмотря на внешнее спокойствие, полковник не просто в ярости, он взбешен. И что еще пара слов – и генералу не поможет вся его личная охрана. К счастью, Заместитель Директора обладал превосходной интуицией и навыками выживания, иначе никогда бы он не дорос до столь высокого поста.
– Ты что натворил? – он сразу сбавил тон и перешел на литературный русский язык, – тут журналисты со всего мира, а твои головорезы устроили экзекуцию в стиле инквизиции.
– Что вы имеете в виду? – начал Коржавин, а потом понял, что генерал посчитал, что это они так кроваво расправились с террористами. Это говорило только о том, что тот даже не удосужился наблюдать за ходом операции из штаба, а прибыл на место и сразу сделал свои выводы.
– На этот раз ты доигрался, – зловеще произнес заместитель Директора.
Коржавин всегда отличался выдержкой и спокойствием – в речи, поведении, в рассуждениях. И поэтому сейчас он с особым удовольствием изменил своим правилам – высказал все, что думает о генерале, о его ближайших родственниках, об их интимных отношениях между собой, а также с животным и растительным миром. Затем повернулся и пошел прочь к приземлившемуся на крышу вертолету, оставив разъяренного генерала с распахнутым ртом и выпученными глазами в окружении невозмутимых охранников.
IV
– Бедный ты мой, – Элен ласково улыбнулась и взъерошила волосы на голове Канцлера.
Он мягко отстранил ее руку.
– Почему же я бедный? До сегодняшнего дня мне казалось, что наше благосостояние вполне удовлетворительное, – Канцлер говорил совершенно серьезно, но в уголках его глаз метались искорки сдерживаемого смеха.
А вот Элен нет необходимости сдерживать свои эмоции и в комнате зазвучал ее звонкий смех.
– Не будь такой букой… Ты сам понимаешь, о чем я. Посмотри на себя, на тебе же лица нет. Сереженька, а мама тебе разве не говорила, что надо хоть иногда приходить домой и ложиться в кроватку? Где, между прочим, тебя ждет красавица-жена.
Сидящий в кресле Канцлер с мягкой улыбкой смотрел на жену, с кошачьей грацией устроившейся на подлокотнике. Действительно, какая же она все-таки красавица. Благословенный Эдем, за прошедшие два десятка лет она совсем не изменилась… Хотя нет, изменилась! Стала еще прекраснее. Когда они с дочкой вместе появляются на балах, то взоры молодых кавалеров прикованы к обоим. Он вспомнил, как ее первое появление в 'свете' вызвало невообразимое волнение среди дам, составляющих 'высшее общество', большинство из которых составляли жены Магистров и видных Рыцарей. Несмотря на строгость правил и установок, принятых в Ордене, этот конклав необычайно требовательных и, несомненно, высокоморальных женщин имел колоссальное влияние на жизнь в Эдеме, и горе тому, кто не сможет заслужить высочайшее одобрение зубастых светских львиц. Говорят – разумеется, это могут быть пустые сплетни – так вот, говорят, что даже бывший Великий Магистр советовался с заслуженными дамами по поводу назначения Рыцарей на сколько-нибудь значимые посты. Злые языки, конечно, утверждают, что дамы сами распускают подобные слухи для поднятия своего реноме, но, с другой стороны, дыма без огня не бывает… Так вот, эти самые исполненные достоинства и осознания собственного величия представительницы высшего общества сначала чрезвычайно критически рассматривали Ленку, чувствующую себя очень неуютно в невесомом бальном платье, осыпанном бриллиантовой пылью и понимающую, что каждый ее шаг вызывает целый шквал перешептываний и презрительных взглядов. А затем, увидев, что глаза всей мужской половины, не отрываясь, следят за этой грациозной пришелицей с дикарской Земли, излили на нее все накопленные запасы желчи и яда. Однако этот залп оказался холостым, поскольку Ленка была больше озабочена удержанием равновесия на длинных, как ходули, шпильках, и не обращала внимания на перешептывания и косые взгляды. Тогда, очаровательная супруга герцога де Рина, Магистра Южноамериканского Магистрата, прекрасная леди Тильда де Рин, плавной походкой, с милой улыбкой на устах, подошла к смущающейся Ленке и что-то шепнула ей на ухо. Реакция – для тех, кто знал Ленку – была вполне предсказуемой – она от души размахнулась и влепила благородной леди Тильде звонкую пощечину, от чего та опрокинулась на пол, рассыпая драгоценности и выпадающие из пышного платья лепестки цветов. Сам герцог де Рин шагнул вперед, взявшись за рукоять меча, но, наткнувшись на холодный взгляд Сабира, предпочел не вмешиваться, памятуя о незавидной судьбе всех, кто пытался скрестить меч с этим диким воином. А с Ленки как рукой сняло все неуверенность, она подхватила Сергея под руку, и, в наступившей тишине, уверенно прошествовала в центр Зала Приемов. С тех пор ее авторитет в 'свете' стал непререкаем.
– Ты же понимаешь, дорогая, что у нас сейчас происходит, – тяжело вздохнул Канцлер.
– Понимаю. Только это – не оправдание. Если ты находишься в Замке, то вечером я хочу видеть тебя дома.
– Это ультиматум?
– Это – руководство к действию. Надеюсь, дискуссии у нас по этому поводу не предвидится.
Элен легко соскочила с подлокотника кресла и подошла к столу, сервированному на три персоны.
– Прошу, дорогой, – и она царственным жестом показала на расставленные блюда.
Канцлер поднялся, подошел к столу и потянулся к тарелке с нарезанной копченой рыбой, за что немедленно получил чувствительный шлепок по руке. Вместе с ним к столу не спеша подошла огромная лохматая собака. Она равнодушно скользнула взглядом по заставленному едой столу и улеглась на полу у окна на резных керамических плитах, еще хранивших тепло дневного жаркого солнца.
– Ого! Это же покушение на неприкосновенную персону! – Канцлер потряс кистью – рука у жены была тяжелая.
– Еще раз, и эта персона останется без ужина. Бери пример с Джины. Позови Катерину и садись за стол.
– Ты ждала меня для того, чтобы я позвал дочку к ужину?
– Именно. Она ждала тебя всю неделю. Иди-иди.
Канцлер улыбнулся, прошел по коридору к двери, ведущей к комнате дочери, и постучал.
– Катя, можно?
