третий полицейский остался у двери. На рабочем столе перевернули ящик с инструментами, разбросали по полу гипсовые слепки, недоделанные протезы, зубы и золотые коронки, вытряхнули содержимое фаянсовых флаконов, стоявших в стеклянном шкафу, а затем несколькими короткими и резкими ударами штыка вспороли резиновый подголовник зубоврачебного кресла и сиденье вращающегося рабочего кресла.
— Тридцать восьмого калибра, длинноствольный, — уточнил алькальд.
Он в упор глянул на дантиста.
— Лучше вам сразу сказать, где он, — посоветовал алькальд. — У нас совсем нет желания переворачивать дом вверх дном.
За стеклами очков в золотой оправе ресницы узких равнодушных глаз зубного врача даже не дрогнули.
— Мне не к спеху, — спокойно отозвался он, — если охота, можете переворачивать.
Алькальд задумался. Потом еще раз изучающим взглядом окинул комнатушку со стенами из необструганных досок и направился, отдавая короткие распоряжения полицейским, к креслу. Одного полицейского он поставил у двери, ведущей на улицу, другого — у двери, через которую они вошли в кабинет, а третьего — у окна. Удобно устроившись в кресле и застегнув на все пуговицы плащ, алькальд почувствовал, что его окружает дышащий холодом металл. Он глубоко втянул в себя пахнущий креозотом[10] воздух и, положив голову на подушечку, попытался унять дрожь. Зубной врач подобрал с полу несколько инструментов и поставил их кипятить.
Стоя к алькальду спиной, он смотрел на голубоватое пламя спиртовки с таким же выражением лица, как будто в кабинете он был в полном одиночестве. Вскипятив воду, обернул бумагой ручку кастрюли и понес ее к креслу. Дорогу ему преградил полицейский. Дантист опустил кастрюльку, чтобы пар не мешал видеть алькальда, и сказал ему:
— Прикажите этому убийце, чтобы не мешал.
По знаку алькальда полицейский отошел, пропуская врача к креслу. Потом придвинул к стене стул и, широко раздвинув ноги, сел, положив винтовку на колени и не сводя настороженного взгляда с дантиста. Врач включил лампу. Ослепленный неожиданным светом, алькальд закрыл глаза и открыл рот. Боль прошла.
Указательным пальцем одной руки надавив на вспухшую щеку, другой — направляя свет лампы, не обращая абсолютно никакого внимания на беспокойство пациента, дантист отыскал больной зуб. Затем закатал по локоть рукава и приготовился вырвать зуб.
Алькальд схватил его за запястье.
— Анестезию! — приказал он.
Глаза алькальда и дантиста впервые встретились.
— Вы убиваете без анестезии, — негромко сказал дантист.
Алькальд чувствовал: врач, сжимая щипцы, даже не пытается высвободиться.
— Принесите ампулы, — приказал он. Стоящий в углу полицейский повел в их сторону стволом винтовки; послышался лязг взводимого затвора.
— Представьте себе, их нет! — сказал зубной врач.
Алькальд выпустил руку дантиста.
— Должны быть! — возразил он, рассматривая с измученным видом разбросанные по полу предметы. Зубной врач сочувственно наблюдал за ним. Потом, прижав голову алькальда к изголовью кресла и впервые выказав признаки раздражения, врач сказал:
— Лейтенант, не будьте трусом: при таком абсцессе никакая анестезия не поможет.
Когда самый ужасный в его жизни миг миновал, алькальд сидел в кресле совсем лишившись сил. Сырость рисовала на гладком картонном потолке кабинета темные знаки, — они западали в память алькальда, чтобы остаться там навсегда. Он услышал, как дантист возится у умывальника, как молча ставит на свое место ящики и подбирает с полу разбросанные предметы.
— Ровира, — позвал алькальд, — скажи Гонсалесу — пусть войдет. Соберите все с полу и разложите по местам, как было раньше.
Полицейские молча подчинились. Макнув клок ваты, зажатый пинцетом, в мазь серо-стального цвета, зубной врач положил его на разрез. Алькальд почувствовал слабое жжение. И после того, как врач закрыл ему рот, он продолжал сидеть в кресле, уставясь в потолок и краем уха прислушиваясь к возне своих подчиненных, старавшихся восстановить прежний порядок в кабинете. Сквозь шорох моросящего дождя донеслось уханье выпи, указавшей время с минутным опозданием. Некоторое время спустя, поняв, что полицейские завершили работу, алькальд показал им знаками: возвращайтесь в казармы.
Все это время зубной врач не отходил от кресла. Когда полицейские ушли, он снял тампон с десны алькальда. Светя лампой, осмотрел полость рта, затем велел алькальду сомкнуть челюсти и отвел лампу в сторону. Все было кончено. В душном кабинете осталось только горькое ощущение тревожной пустоты, знакомое, пожалуй, лишь уборщикам, когда из театра уходит последний актер.
— Неблагодарный! — бросил алькальд.
Сунув руки в карманы халата, зубной врач отошел в сторону.
— Нам было приказано обыскать дом, — продолжал алькальд, направляя на дантиста свет лампы. — И кроме того, нам были даны четкие указания: обнаружить оружие, боеприпасы и документы, связанные с заговором против режима. — И, уставившись на врача еще слезящимися глазами, добавил: — Я посчитал за благо не подчиниться приказу, но, видимо, я ошибся. Сейчас все в стране изменилось: оппозиции гарантирована безопасность, и все живут в мире и согласии. И только вы продолжаете думать о заговоре.
Дантист вытер рукавом подголовник кресла и перевернул его той стороной, которая не была распорота штыками.
— Ваша позиция наносит ущерб всему городу, — продолжал алькальд, тыча пальцем в сторону подголовника и не обращая никакого внимания на озабоченно смотревшего на его щеку дантиста. — Теперь муниципалитет еще должен будет выложить денежки за все это безобразие и, кроме того, за входную дверь. А это деньги немалые; и все из-за вашего упрямства.
— Полощите рот шалфеем, — сказал зубной врач.
IV
Судье Аркадио пришлось пойти на почту, чтобы взять там словарь: в собственном, увы, нескольких страниц не хватало. Но ничего полезного он не извлек: Пасквиль — имя сапожника, известного в Риме своими сатирами, ну и так далее. Было бы, наверное, исторически столь же справедливо назвать наклеенную на дверь дома анонимку марфорио[11]. Однако разочарования не было, наоборот — впервые за много лет, перелистывая словарь, он испытал чувство удовлетворения.
Телеграфист увидел: судья поставил словарь на стеллаж, где пылились тома распоряжений и указаний, — и поспешил закончить передачу телеграммы. Затем, тасуя карты, он подошел к судье — хотел показать ему фокус: угадывание трех карт. Но судья не удостоил его вниманием, а, отделавшись отговоркой: «У меня много дел», вышел на раскаленную улицу. Он подумал: «Сейчас всего лишь одиннадцать, и сегодня, во вторник, как и во многие другие дни, остается еще уйма времени, которое предстоит как-то убить».
В суде его ждал с весьма щекотливым делом алькальд. Во время последних выборов полиция конфисковала избирательные удостоверения у членов оппозиционной партии. И теперь выяснилось: у большинства жителей городка нет никаких документов, удостоверяющих личность.
— Эти люди, которые сейчас перетаскивают дома, не знают даже, как их зовут, — сокрушенно разводя руками, сказал алькальд.
Судья Аркадио почувствовал: эти разведенные руки говорят об искренней озабоченности. Однако выход из этого положения найти было легко: надо ходатайствовать о назначении нового регистратора актов гражданского состояния. Секретарь еще больше облегчил дело алькальду.
