половины дня его преследуют какие-то осенние запахи. Уже в доме Тринидад, где падре вел с выздоравливающей грустную беседу о болезнях в октябре, ему вдруг показалось, что он угадал этот аромат: именно такой запах он ощущал однажды вечером у себя в комнате, когда к нему пришла Ребека Асис.
На обратном пути он зашел в дом сеньора Кармайкла. Жена и старшая дочь были безутешны, и, стоило лишь упомянуть имя арестованного, их голос задрожал. Но для младших настала счастливая пора: зная, что не последует отцовского окрика, они играли — пытались напоить водой пару кроликов, присланных вдовой Монтьель. Неожиданно падре прервал разговор и, начертив в воздухе рукой какой-то знак, сказал:
— О, узнал: это аконит[20].
Но нет, это был не аконит.
Об анонимках никто уже и не вспоминал. На фоне последних событий они казались едва ли не анекдотическим курьезом из далекого прошлого. В этом падре Анхель смог убедиться сам во время вечерней прогулки, а после вечерней молитвы — когда беседовал у себя дома с дамами из католического общества.
Оставшись один, падре почувствовал, что проголодался. Он поджарил нарезанные ломтями бананы, приготовил кофе с молоком и еще отрезал кусок сыра. Приятное чувство насыщения позволило забыть о преследующем его запахе. Раздеваясь ко сну, а потом уже под пологом, уничтожая последних оставшихся в живых после опрыскивания москитов, он несколько раз отрыгнул: у него была повышенная кислотность; в душе его царил мир.
Спал он безмятежно, как ребенок. Из безмолвия ночи доносились взволнованный шепот, звучание струн в холоде раннего утра и, наконец, песня, пришедшая из других времен. Без десяти пять он осознал: он — снова жив. Не теряя торжественности и достоинства, падре Анхель привстал, растер веки пальцами и подумал: «Пятница, 21 октября». Затем вспомнил и громко произнес:
— Святой Илларион[21].
Не умывшись и не помолившись, падре оделся. Поправив на сутане длинный ряд пуговиц, он надел потрескавшиеся туфли, которые он обувал ежедневно, — их подошвы уже отваливались. Открыв дверь и увидев туберозы, он вспомнил слова песни.
— «В твоих снах я остаюсь до самой смерти», — проговорил он и вздохнул.
Когда он ударил в колокол в первый раз, в боковую дверь вошла Мина. Она направилась к купели: там стояли пустые мышеловки с нетронутым сыром. Падре Анхель отворил дверь, выходящую на площадь.
— Какая досада, — сказала Мина, потряхивая пустой картонной коробкой. — Сегодня не попалась ни одна.
Но падре Анхель пропустил ее слова мимо ушей. Разгорался великолепный, ясный день, словно оповещавший: и в этом году, несмотря ни на что, придет в свое время декабрь. Сегодня, как никогда, падре Анхель остро ощутил: Пастор замолчал навсегда.
— Ночью слышалась серенада, — сказал он.
— Да, пели пули, — подтвердила Мина. — Только совсем недавно стрельба прекратилась.
Падре впервые посмотрел на нее. Как и ее слепая бабушка, она тоже была очень бледной и тоже носила голубую ленту светской конгрегации. Но, в отличие от Тринидад, бывшей немного мужеподобной, в ней начала уже расцветать женщина.
— Где стреляли?
— Везде, — ответила Мина. — Они словно с цепи сорвались: все искали листовки. Говорят, в парикмахерской вскрыли пол и обнаружили оружие. Тюрьма уже переполнена, и еще говорят: мужчины уходят в горы — в партизанские отряды.
Падре Анхель вздохнул.
— А я ничего не слышал, — сказал он.
Он пошел в глубину церкви. Мина молча последовала за ним к главному алтарю.
— Но это еще не все, — сказала она. — Ночью, несмотря на комендантский час и стрельбу…
Падре Анхель остановился и осторожно посмотрел на нее своими чистыми голубыми глазами. Мина с пустой коробкой в руках тоже остановилась и, прежде чем закончить фразу, нервничая, улыбнулась.
Примечания
1
Роман впервые был опубликован в 1962 году в Испании, но это издание было опротестовано Гарсиа Маркесом, так как издатели позволили себе внести в текст изменения. Второе издание романа, воспроизводящее авторский вариант и признаваемое Гарсиа Маркесом, вышло в Мексике в 1966 году
Многими нитями роман «Скверное время» связан с другими произведениями колумбийского прозаика — с некоторыми эпизодами из романа «Сто лет одиночества», из повестей «Палая листва» (1955), «Полковнику никто не пишет» (1961), «Хроника одного убийства, о котором знали заранее» (1981). Но более всего-с целым рядом рассказов из сборника «Похороны Великой Мамы» (1962)
Гарсиа Маркес не указывает год, в который происходят описываемые в романе события, но десятилетие, в которое они могли бы произойти, определить нетрудно. Это конец 40-х — первая половина 50-х годов. Тот период, который в Колумбии определяется словом «виоленсия» (насилие, террор, полицейский произвол) — это испанское слово как термин вошло в наши энциклопедии без перевода
И хотя год в романе не указан, но расписаны события в нем буквально по дням. В данном случае они датированы автором, если можно так сказать, по контрасту: «скверное время» протекает между двумя «святыми» днями — днем Святого Франциска Ассизского (4 октября) и днем Святого Иллариона (21 октября). А вспоминает об этих днях священник, которого зовут Анхель — то есть Ангел.
2
Наваха — складной нож (в Испании и странах Латинской Америки).
3
Юкка — корнеклубневые растения рода маниок, произрастающие в тропиках Южной Америки.
4
Гуайява — растение семейства миртовых, плод этого растения. В какой-то мере для Гарсиа Маркеса гуайява — символ родины. В одном из интервью, будучи в Москве, он сказал: «Если я не мог вспомнить, как пахнет гуайява, то понимал, что утратил связь с прошлым, со своими корнями».
5
