— Уверены ли вы в этом? — спросил Афонин. — Может быть, вы его всё же знали, но забыли?
— Нет, не знал. Среди моих знакомых никогда не было Михайловых.
— А в тылу врага?
— Был в нашем отряде один Михайлов. Короткое время. Но я хорошо помню, что его звали Владимиром. Он был убит на моих глазах.
Афонин вынул из кармана фотографию. Как утопающий за соломинку, он цеплялся за надежду — вдруг Иванов вспомнит. Всё тогда выяснилось бы легко и просто.
— А этот человек вам не знаком?
Иванов взял карточку и удивленно поднял брови.
— Странный снимок!
— Это фотография мертвого человека. Сильно ретушированная. Нам крайне важно, чтобы вы его узнали, если когда-нибудь встречались с ним. Пожалуйста, напрягите память.
— Постараюсь!
Иванов долго всматривался в фотографию.
— Нет, — решительно сказал он. — Этого человека я не знаю. А лицо волевое, запоминающееся. Кто это?
— Это Михайлов.
— Какой Михайлов?
— Этот самый. — Афонин указал на газету.
— А разве он умер?
— Да, сегодня утром.
— Вот уж действительно не повезло человеку. Перед самым полученном такой высокой награды. Ай- яй, как нехорошо! А что же случилось, паралич сердца?
Афонин колебался буквально одну секунду. Сообщать правду он не собирался, по это было последней возможностью испытать искренность Иванова. Не железный же он в конце концов!
— Михайлов покончил самоубийством. Застрелился, в номере гостиницы «Москва».
Капитан ожидал восклицаний, расспросов, в которых легко было бы расслышать фальшивые поты. Но бывший комиссар оказался человеком закаленным. Он ничем не выказал своего отношения к услышанному, а только очень долго молчал.
«Нет! — подумал Афонин. — Мою версию надо окончательно сдать в архив. Так притворяться немыслимо. Полковник кругом прав».
— Теперь я понимаю, — задумчиво произнес Иванов, — причину вашего визита ко мне. Вам надо найти мотив самоубийства. Раз Михайлов приехал в Москву получать награду, этот мотив не может быть, например, семенного характера.
— Совершенно верно! — Афонин одобрительно кивнул головой.
Ничего не скажешь! Иванов обладает логическим мышлением.
— А раз так, — продолжал комиссар, — то вы и взялись за нас. Путь правильный! Но я, к сожалению, ничем не могу вам помочь. Не знал Михайлова.
Афонин поднялся.
— Не буду вас больше беспокоить, — сказал оп. — Поеду к другим.
— Возможно, что кто-нибудь из остальных десяти и воевал вместе с Михайловым, — сказал Иванов, провожая своего гостя. — Но вашей задаче я не завидую.
— Сам себе не завидую, — вздохнул Афонин. — Но… надо найти.
— Да, я понимаю.
И он так сказал эти слова, что Афонин понял — комиссар догадался, почему он не завидует себе…
Спустившись и сев в машину, Афонин дал водителю адрес Нестерова.
Версия с Ивановым рухнула окончательно. Привычно прислушавшись к самому себе, капитан убедился, что внутренний голос его молчит. «Иванов — ключ к тайне». Нет! Больше эта фраза не звучала.
Отбросим Иванова! Но уж Нестеров обязательно должен знать Михайлова. Он сам представил его к награде. Михайлов воевал в отряде Нестерова.
Ехать пришлось через весь город, на Бутырский хутор, где в одном из одноэтажных домиков, каких много еще сохранилось в Москве, жил бывший командир партизанского отряда.
Перед отъездом из управления Афонин звонил Иванову, но не позвонил Нестерову, не зная, когда сможет приехать к нему. И теперь опасался, что того не окажется дома.
Но дверь открыл сам Нестеров.
Афонин невольно улыбнулся, увидев его, до того Нестеров был похож на Иванова. Тот же рост, то же сложение. Только усы у него были черные, как смоль.
— Олег Григорьевич? — неожиданно спросил оп.
— Да.
— Входите! Меня предупредили о вашем приезде и просили оказать помощь. Готов сделать всё, что могу. Входите! — повторил он.
Афонин еще раз улыбнулся, но на этот раз внутренне. Проделка, иначе не назовешь, исходила от полковника Круглова. Телефонный звонок к Нестерову как бы говорил капиталу: «Ты всё еще не убежден, что твоя версия ошибочна? Ты думаешь, что разговор с Ивановым займет у тебя много времени? И что, может быть, тебе вообще не придется ехать к Нестерову? Я думаю иначе, и вот ты получаешь доказательство моей, а не твоей правоты».
Это было вполне в стиле полковника Круглова «без очков». Да, именно так, «без очков». Круглов «в очках» не сделал бы этого.
Комната, куда пошел Афонин, ничем не напоминала комнату Иванова. Это был кабинет, обставленный тяжелой, видимо старинной, кожаной мебелью. Массивный письменным стол, такие же книжные шкафы, громадные кресла. Телефон, стоявший на столе, никак не гармонировал с этом обстановкой. По приглашению хозяина Афонин сел в кресло, сразу утонув в нем.
Нестеров опустился в такое же кресло напротив.
— Итак? — сказал он и тут же, словно перебивая себя, прибавил: — Цель вашего, именно вашего, приезда для меня совершенно непонятна.
— Вам ничего не сообщили?
— Ничего. Только сказали, что просят подождать вас и что вы приедете скоро.
— Так и сказали, «скоро»?
— Да. И вы действительно не заставили себя ждать.
Нет, это уже не походило на «проделку»! Звонил, видимо, Круглов «в очках». А может быть, даже и не он сам. Полковника тревожит ход следствия, и он опасался, чтобы Афонину не пришлось проехаться к Нестерову зря.
— Нас, — Афонин подчеркнул это слово, — очень интересует всё, что вы сможете сказать о Михайлове Николае Поликарповиче. Знаете ли вы его?
Нестеров пожал плечами.
— Как же я могу его не знать? Вместе воевали пять месяцев. На фронте, а тем более в тылу врага, это много. Очень много. Но простите, перебью вас! Не могу не спросить. Почему Михайловым интересуется уголовный розыск? У-го-лов-ный!
— Это вышло почти случайно. Могло случиться и так, что вместо меня к вам приехал бы следователь прокуратуры.
— Хрен редьки не слаще!
Афонин засмеялся.
— Сейчас вы всё поймете, — сказал он. — Вы были дружны с Михайловым?
— Как понимать это слово? Личной дружбы не было. Я был командиром, а он рядовым партизаном. Но мы все были дружны. Иначе не могло быть. Партизанский отряд — не армейский полк. Когда мы думали, что Михайлов погиб, то искренне оплакивали его. Все! Но, еще раз простите, перебью вас. Я никогда не поверю, что Коля Михайлов способен на преступление. Это ошибка!
