протягивая ее Стеттону, спросил:
Тебе не случалось видеть почерк мадемуазель Жанвур?
Стеттон взял записку и прочел ее, продолжая ухмыляться. Потом вернул листок:
— Похож, но сказать с уверенностью не могу. Мне не приходилось видеть ничего, кроме ее подписи. Но… лучше быть осторожнее… бумага, знаешь ли, тоже может быть отравлена.
Науманн не обратил внимания на это шутливое замечание.
— Нет, не может быть, — пробормотал он, нахмурясь. — Не может быть.
С минуту он стоял, рассматривая записку, потом его лоб разгладился. Он с решительным видом подошел к столу, поднял телефонную трубку и попросил его дать ему номер домашнего телефона мадемуазель Солини.
Стеттон, который начал понимать, что его друг, по той или иной причине, относится к делу серьезно, сидел и молча слушал. Науманн вступил в перепалку с несколькими операторами, но в конце концов получил желанный номер. На том конце провода отозвался голос, который он, как ему показалось, узнал.
— Да, это резиденция мадемуазель Солини. Что вам угодно?
— Нельзя ли мне поговорить с мадемуазель Жанвур? — спросил Науманн.
— Это мадемуазель Жанвур.
— О! — На мгновение Науманн смутился, потом сказал: — Это Фредерик Науманн.
— Месье Науманн? — В голосе на другом конце послышалось какое-то волнение. — Я не узнала ваш голос.
— Нет? А я ваш узнал. Я звоню, мадемуазель, чтобы поблагодарить вас.
— Поблагодарить меня? — озадаченно спросила Виви.
— Да, поблагодарить за записку, которую вы мне прислали сегодня утром.
— Записку, которую я вам послала? — Это уже было изумление.
— Да, я получил ее с час назад, когда вернулся к себе.
После небольшой паузы пришел отклик:
— Но, месье Науманн, это, должно быть, какая-то ошибка. Я не посылала вам никакой записки. Что вы сказали?
— Извините меня… Значит, вы не посылали ее?
— Нет.
И коробку… вроде пакета… с предложением мира?
— Нет. В самом деле, я не знаю, о чем вы говорите.
Что за коробка? О какой записке речь? Откуда они пришли? Вы смеетесь надо мной, месье?
— Нет, мадемуазель, — рассудительно ответил Науманн. — Мне бы и в голову не пришло смеяться над вами.
Но это… боюсь, что это серьезно. Я сейчас не могу объяснить. Может быть, позже. Я еще позвоню вам.
Голос Виви зазвучал как-то невнятно; похоже было, что она говорит с кем-то, кто стоит рядом. Это продолжалось примерно с минуту; затем вдруг ее голос ясно прозвучал в трубке:
— Au revoir, месье Науманн.
Внезапно раздался щелчок, она повесила трубку.
Науманн повернулся к Стеттону и после короткой паузы отрывисто сказал:
— В конце концов, твоя шутка — вовсе не шутка. Она не посылала это.
— Вздор! — воскликнул Стеттон. — Это ничего не доказывает.
— Нет, но будет еще кое-что, — мрачно пообещал Науманн. Он поднял с кресла свое пальто и надел его, потом взялся за шляпу. — Пойдем.
— Куда ты собрался?
— Увидишь. Пойдем.
Стеттон запротестовал:
— Если ты собираешься гоняться за диким гусем, как заправский детектив, то я тебе не помощник.
— Это не погоня за диким гусем. У меня появилась одна догадка, и я хочу ее проверить.
Стеттон, не переставая ворчать, поднялся и взял свои пальто и шляпу. Минутой позже два молодых человека уже были на улице; Науманн остановил такси и, затащив в него Стеттона, дал водителю адрес в восточной части города.
— Я позвал тебя по той причине, что наше дело имеет отношение к полиции, — объяснил дипломат, — ас того момента, как я поссорился с Дюшесне из-за происшествия с Шаво, я предпочитаю не обращаться к ним с просьбой.
Стеттон изумленно глядел на него:
— Не хочешь же ты сказать, что собираешься обращаться с этим в полицию? Ты с ума сошел?
— Я не собираюсь идти в полицию… во всяком случае, не так, как ты думаешь. Сейчас нам нужна городская тюрьма. А за нее отвечает полиция.
— Городская тюрьма? — Изумление Стеттона нарастало. — Дорогой мой друг, я действительно полагаю, что вместо нее нам лучше пойти в приют для умалишенных.
Науманн не удостоил его ответом; он сидел, глядя прямо перед собой, пока такси тряслось по грубой брусчатке. Поездка продолжалась приблизительно полчаса, наконец водитель остановил машину перед низким строением из красного кирпича с зарешеченными окнами и железными воротами вместо входа.
Науманн, с удивлением обнаружив, что они уже прибыли к месту назначения, начал как можно короче объяснять Стеттону, чего он от него хочет. Тот, казалось, и веселился, и удивлялся тому, что слышит, но, видя серьезность друга, пообещал повиноваться его указаниям.
Стеттон выскочил из такси, двинулся к железным воротам и позвонил у входа. После минутного ожидания ворота приоткрылись всего на несколько дюймов, и кто-то изнутри начал расспрашивать его. Наверное, ответы Стеттона были признаны удовлетворительными, потому что ворота открылись и пропустили его внутрь.
Прошло не менее десяти минут. Науманн сидел в такси, глядя на ворота с возрастающим нетерпением. Наконец они снова открылись, и появился Стеттон с небольшим песиком на руках. Очевидно, той породы, которая широко известна под названием «дворняжка».
— Хорошо! — вскричал Науманн, когда Стеттон подошел к такси и передал ему собаку. — Были какие- нибудь неприятности?
— Ни малейших, — ответил Стеттон, махнув рукой и устраиваясь в такси. — Их там штук пятьдесят, если не больше. Ты бы только видел. За пять франков мне позволили выбрать любого.
— Подойдет. Вперед, водитель. Назад, туда, откуда приехали… Уолдерин-Плейс, 5.
На обратном пути Стеттон, исполнивший порученную ему миссию, начал высказывать свое мнение. Нелепая… грандиозная шутка… потрясающий фарс… Хорошо бы рассказать всему Маризи то, что он знает.
Должно быть, город — слишком жаркое место для месье Фредерика Науманна, если он превращается здесь в осла. Все это смеха достойно.
Науманн не отвечал ни слова. Он сидел, словно погруженный в медитацию. Настолько глубоко, насколько позволяли обстоятельства, поскольку держал на коленях пса. Пес решительно не одобрял поездку в такси и оказался достаточно сильным, чтобы отчаянно бороться за свободу. Науманн крепко держал его, не обращая внимания на реплики Стеттона насчет нелепости затеянного.
Прибыв на Уолдерин-Плейс, 5, они отпустили такси и вместе поднялись в квартиру Науманна, затащив туда и пса. Как только они опустили его на пол, животное начало бегать и неистово лаять.
Стеттон продолжал взывать к небесам, по воле которых его друг Науманн совсем, кажется, спятил, и иронически сочувствовать псу, которого ожидает несчастье.
Науманн открыл гардероб, взял коробку и вынул одну тартинку.
— Ко мне, собачка! — позвал он и начал гоняться за псом по всей комнате. — Собачка, ко мне! Хорошая собачка!
Стеттон разразился смехом.
Пес остановился, осторожно подошел и понюхал тартинку. Потом попятился, тряхнул головой, как будто серьезно сомневаясь.
