храбрый. Значит, я ошибалась? — Она улыбнулась.
Стеттон смотрел на нее, и его осторожность таяла.
— Скажите мне, что надо делать, — сказал он.
— Вы поможете мне?
— Да.
— Это опасно.
— Я к этому готов.
— О! — вскричала вдруг Алина и вскочила на ноги. — Если вы убьете его, Стеттон, я полюблю вас! Но — подождите, давайте уточним. Я должна знать, на что вы рассчитываете.
— Мои глаза должны сказать вам об этом.
— Они говорят, но… говорят слишком мало.
— В них любовь.
— Этого недостаточно.
Слова были сказаны настолько мимоходом, что Стеттон не понял их… вернее, не понял бы, если бы не значительность тона и взгляда Алины. Именно эта значительность заставила его сперва заколебаться, а затем решиться.
Возможно, вас удивило его решение, но не больше, чем его самого.
Если бы он услышал только слова Алины Солини — их прямолинейность, шокирующую определенность — и не услышал, не увидел ничего больше, то она потеряла бы для него все свое очарование, которое заключалось в поразительном взгляде, в мягких бархатных интонациях, легких движениях рук и плеч, возбуждающих, завораживающих, рассчитанных на то, чтобы зажечь огонь в крови любого мужчины и при этом отвлечь его от мыслей об осторожности или грядущей расплате.
Совсем не словами Клеопатра убедила Антония бросить империю и остаться с ней. Слова никогда не были оружием красивой женщины, да и не должны быть им.
Алина Солини понимала это — она прекрасно сознавала свою власть и источник этой власти.
Ричард Стеттон смотрел на нее. Молодой, тщеславный, впечатлительный, он встретил ее взгляд и растерялся. Хотя смысл ее слов был ему ясен, надо отдать должное его врожденной осторожности, на какое-то мгновение он все же заколебался.
Существуют некие вещи, которые на первый взгляд представляются нам бесценными, хотя, по сути дела, это — дешевка. Нечто подобное произошло со Стеттоном.
Он сказал:
— Недостаточно того, что я люблю вас?
— Нет, не это, — опять с улыбкой Алина протянула к нему руку, потом снова уронила ее. — Здесь не может быть двойного толкования, месье. Вы подумали, что я предлагаю вам себя? Возможно, но сначала я должна знать, что вы за это попросите.
Стеттон смотрел на нее и ни о чем не мог думать, только смотрел. А потом неосторожно выпалил:
— Я прошу вас выйти за меня замуж, мадемуазель.
— Ах!
Этот вскрик, нежный и дразнящий, окончательно свел с ума молодого человека. Он схватил ее за руку, совсем близко придвинулся к ней и заглянул ей в глаза. Их взгляды скрестились, словно в страстном объятии.
— Скажите «да»… — зашептал он. — Я прошу вас выйти за меня замуж… Скажите «да». Хоть что- нибудь!
Скажите мне!
— Да, да, да!
В этих коротких восклицаниях были сразу и ласка, и обещание, и нежность, и покорность. На глаза Стеттона вдруг навернулись слезы, он ласково обвил ее руками и долго-долго держал в своих объятиях. Смотреть на нее было музыкой; касаться ее — песней любви.
Говорить он не мог. Минуты две он хранил молчание, чувствуя себя потрясенным наплывом эмоций, странных и сладких, но почему-то… неудовлетворенным. Он слегка отодвинулся от нее и неожиданно потребовал:
— Когда?
В ответ на это проявление страсти на губах Алины появилась легкая улыбка.
— Вам придется подождать.
— Подождать?
— Да. Разве я не сказала, что у меня есть враг? Вы говорите, что любите меня; просите меня выйти за вас замуж. Но мы не можем сделать все сразу. Вы должны осознать, что я в опасности, что первым делом я должна бежать отсюда…
— Ваше счастье — это мое счастье.
Алина бросила на него быстрый взгляд:
— Благодарю вас. Итак… мы в опасности. Но вы не должны заблуждаться. Я не сказала, что люблю вас… хотя… возможно, со временем. Вы предложили мне свою поддержку, я согласилась выйти за вас замуж; пока что это все… это лишь сделка. Сначала следует подумать о нашей безопасности.
— Ну что ж… — Отступив на шаг, Стеттон не сводил с нее глаз. — Что нам делать?
— Мы должны покинуть Фазилику.
— Куда вы хотите направиться?
— Куда-нибудь… постойте. — Алина остановилась, казалось размышляя. — В Варшаву. Да, в Варшаву. Это самое лучшее.
— Но как мы туда попадем? — возразил Стеттон. — Все вокруг, вся страна — одно сплошное поле битвы. На самом деле… — молодой человек остановился, осененный внезапной мыслью, — вам могут не позволить покинуть город.
— Кто именно?
— Турецкая полиция. Оказавшись однажды в ее власти, не так-то просто от нее избавиться. Хотя с союзниками… Да, слава богу, они есть! Я увижусь с генералом Нирзанном. Он командует фрейзарами, которые присоединились к туркам на время осады города. Он даст мне паспорта… я уверен в этом.
— Вы с ним знакомы?
— Да… немного. Я, знаете ли, состою в армии.
— А-а. Вы — солдат?
— Нет.
— Журналист?
— Нет, я в некотором роде авантюрист. Искал приключений, а нашел вас, Алина! Вы позволите мне так называть вас?
— Как вам угодно, — равнодушно ответила молодая женщина. — Но что генерал Нирзанн? Когда вы увидите его?
— Сегодня… сейчас… немедленно.
— Это хорошо. Виви и я будем ждать вас здесь.
Стеттон быстро обернулся:
— Ах, я совсем забыл о ней! Кто она? Она пойдет с нами?
— Она сирота. Ее родители — французы. Жанвур был мелким дипломатом и погиб где-то на Балканах, оставив Виви на попечение церкви. Я встретила ее в женском монастыре. Она очень привязалась ко мне; мы возьмем ее с собой. А сейчас идите.
— Да. — Стеттон мгновение колебался, потом наклонился к Алине, чтобы поцеловать ее. Но она слегка оттолкнула его, сказав:
— Нет еще. Наберитесь терпения, — и таким холодным тоном, что он отшатнулся от нее, почти рассерженный.
Но, взглянув в ее удивительные глаза и подумав о будущем, которое так много сулило ему, он повернулся и без лишних слов покинул комнату, чтобы отправиться на поиски генерала Нирзанна. Проходя мимо Виви в передней, он услышал голос Алины, звавший ее обратно.
Выходя из дома, Стеттон немного задержался, надеясь встретить их странного, бородатого хозяина, но
