— Мадемуазель… Алина… мне очень жаль…
Она посмотрела прямо на него:
— Мне не нужно ваше сочувствие. Оставьте меня… все. Оставьте меня..
Генерал тут же повернулся и, больше ничего не говоря, покинул дом.
Глава 20
Генерал держит слово
Генерал Пол Нирзанн хорошо спал всю ночь. Его самолет, — возвращаясь к нашей короткой метафоре из предыдущей главы, — выправился и снова мирно плыл в небе. Единственным облаком на горизонте оставалась потеря Креста Бата; генерал сожалел об этом. Но он. твердо знал, что это была малая цена.
Он был несказанно рад, что полностью покончил с мадемуазель Солини. На самом деле он никогда не любил ее и даже, в прошлом, ее опасался. Говоря по совести, хорошо, что и он, и Маризи избавились от такой женщины, как мадемуазель Солини.
Он не сомневался, что она, как и обещала, покинула Маризи. И в самом деле, Маризи — последнее место, где ей захотелось бы остаться после того, как рухнули все ее планы.
Данное Алине слово генерал сдержал. Он положил письмо, не открыв его, в ящик своего письменного стола, хотя и удивлялся немного ее странным условиям.
Поднялся генерал чуть позже обычного. Одеваясь, он пел — вернее, производил некие напоминающие пение звуки, потом съел плотный завтрак в своей комнате.
Потом выпил кофе и, взглянув на часы, обнаружил, что на них уже двадцать пять минут десятого.
Он помнил, что принц приказал ему явиться в десять часов, — зачем, можно было легко догадаться, — но, подумав, что перед этим надо бы прочесть письмо, подошел к столу и вынул его из ящика.
Конверт вызвал в нем воспоминания: он лично получил несколько точно таких же. Мысленным взором он увидел угол небольшого изящного письменного стола Алины, на котором в коробке черного дерева лежала стопка розовых и голубых конвертов. Этот был розовым.
Генерал вздохнул, открыл письмо и прочитал:
«Его Высочеству принцу Маризи.
То, что я собираюсь сообщить Вам, без сомнения, удивит Ваше Высочество. Что касается меня, то это разбивает мне сердце.
Я должна сказать или слишком много, или слишком мало, я предпочитаю последнее, поэтому постараюсь быть немногословной.
В нескольких словах — я не могу выйти за Вас замуж.
Ваше Высочество знает, что я не написала бы это без причины, и веской причины. Простите меня за то, что я не называю ее.
К тому времени, когда Вы будете читать это письмо, я покину Маризи и никогда Вас больше не увижу. Ах, Мишель, — могу ли я назвать Вас так еще раз или уже нет? — я думала, что первое письмо, которое я напишу Вам, будет совершенно иным.
Ничего больше сказать не могу — Adieu[7].
Алина Солини».
Генерал перечитал письмо трижды и с каждым разом хмурился все более.
Не то чтобы он обнаружил в нем какую-то ошибку, напротив, он счел его безукоризненным. Но почему Алина так упорно настаивала, чтобы он не читал его до утра?
Генерал не понимал этого. И снова перечитал письмо.
Решительно в нем не было ничего такого, что объяснило бы столь странное требование.
«Но что из этого? — пожал он плечами. — Письмо есть, этого достаточно, вполне достаточно». Он вложил его в конверт, прошелся языком по клеевой полоске и запечатал конверт.
Потом нажал на звонок, находившийся на стене возле стола.
Но тут же спохватился, что этого не следует делать, что он должен сдать письмо на почту сам.
Когда мгновением позже появился слуга, генерал отпустил его, сказав, что должен сам исполнить это дело.
Потом поднялся, взял пальто и шляпу, вышел на улицу и опустил письмо в ближайший почтовый ящик.
Услышав, как оно упало на дно почтового ящика, генерал удовлетворенно вздохнул и направился обратно во дворец.
К тому времени, когда он добрался до своей комнаты, оставалась буквально минута до десяти. Сбросив в кресло пальто и шляпу, он тут же поспешил в апартаменты принца, находившиеся этажом ниже в том коридоре, который мы уже видели дважды. Генерал, как придворный, имел привилегию входить в священные покои, и обычно входил туда, слегка расправив плечи.
Принц, как ему показалось, пребывал в наилучшем расположении духа. Когда вошел генерал, он был занят с де Майдом, своим секретарем, но вскоре они закончили, и де Майд собрался уходить.
Генерал Нирзанн демонстративно посторонился, чтобы пропустить его. Он недолюбливал де Майда и при каждом удобном случае демонстрировал это.
— Я смотрю, вы сегодня пунктуальны, Нирзанн, — заметил принц, когда за удалившимся секретарем закрылась дверь.
— Разве я не всегда пунктуален, ваше высочество?
— Полагаю, всегда. Дело в том, мой дорогой генерал, что у вас так много добродетелей, что их трудно запомнить.
Генерал вежливо улыбнулся на эту маленькую шутку принца.
— Ваше высочество, вы очень добры, если помните хотя бы одну из них, — ответил он, именно так и думая.
— Вы никогда не станете придворным льстецом, Нирзанн, вы для этого слишком неловки, — засмеялся принц, усаживаясь в свое кресло и приглашая генерала сесть в кресло по другую сторону стола.
— Но давайте к делу. Вы, конечно, знаете, чего я от вас хочу?
— Могу догадаться.
— Уверен. Вы доставите мое формальное предложение вашей кузине. — Принц привел в порядок бумаги на своем столе. — Мы с де Майдом поработали над ним.
Я думаю, мы оформили все в надлежащем виде, но нужно еще кое-что вписать. Для начала, как имя ее отца?
Понимая, что фарс должен быть доигран, генерал после короткого колебания ответил:
— Николас… Николас Солини.
Принц что-то записал:
— А матери?
— Я… видите ли, я не знаю… — пробормотал генерал, — то есть я забыл фамилию ее семьи. А имя ее такое же, как у моей кузины — Алина.
Принц снова записал. Потом поднял глаза и нахмурился:
— Теперь об ее имениях под Варшавой. Вы говорили, что они больше не на ее имени?
— Да, ваше высочество.
— Тогда, я думаю, вполне можно считать, что ее резиденция находится здесь, — заметил принц. — Давайте посмотрим, что получилось. — Он с минуту смотрел в бумагу, потом начал читать вслух: — «Мадемуазель Алине Солини, Маризи, дочери Николаса Солини, Варшава, и его жены Алины от Мишеля Вильяма Феодора Альберта Кеффа, принца Маризи, герцога Жернан, кавалера ордена Местаниз. Его Высочество настоящим…»
Генерал уважительно выслушал созданный принцем довольно длинный документ от начала до конца.
Когда-то в этой же самой комнате генералу был прочитан такой же документ — много лет тому назад.
Когда эта мысль пришла ему в голову, он невольно поднял взгляд на портрет, висевший над камином, — портрет женщины около тридцати лет, с темными волосами и серьезными глазами.
«Она бы поблагодарила меня, — подумал генерал, — если бы могла. Как хорошо, что мадемуазель
