Груды и груды старинных книг, уходящие ввысь под бесконечные своды.
В среду, в девять утра, у меня был урок анатомии. Накануне за завтраком мы с Тони радостно выяснили, что пересекаемся хотя бы на этом уроке. Анатомия проходила раз в две недели, по два часа каждое занятие.
— Череп и скрещенные кости? — спросила я Тони, выходя из «Искателя».
Тони сидел на скамье за парковкой. Сегодня он вырядился в черную футболку, усыпанную изображениями черепов и костей. К ней он надел черные брюки и два черных ботинка от разных пар.
— В честь крови и кишок, — отозвался он.
Мы вместе побрели от общежития по дорожке, что вела к лабораторному корпусу. На ходу Тони прихлебывал кофе из бумажного стаканчика. Идти было с четверть мили. Я, конечно, держалась в тени ветвей.
— И что ты будешь делать зимой?
— Что-что?
— Когда листья опадут и тебе будет негде прятаться?
М-да, вопросик. Тони свернул с дорожки.
— Раздобуду широкополую шляпу, — отозвалась я, вымучивая из себя улыбку и стараясь говорить как можно непринужденнее.
Корпуса, где проходили занятия точными науками, стояли прямо перед лестницей, ведущей к пляжу. Сами корпуса были полукруглой формы, из красного кирпича. В центре стоял фонтан — бронзовая скульптура мадам Кюри — ученой, открывшей радий. Из руки у нее били струи воды. Миновав статую, мы вошли в средний корпус.
Тони оглядел меня с головы до ног.
— Ну что, мы уже внутри. Можешь снимать это все.
Я спрятала темные очки в сумку и вместе с Тони зашагала мимо плакатов, агитирующих за безопасный секс, и биологического кружка. По дороге мы встречали множество других учеников, как младше, так и старше (в каком-то смысле) меня — и мы с ними с любопытством разглядывали друг друга. Тони показал на дверь в конце коридора, на первом же этаже.
— А если бы ты, когда вырастешь, могла стать кем угодно, ты бы кем стала? — спросил он.
Я опустила взгляд на линолеумный пол. Его, верно натерли совсем недавно, мои туфли цокали по нему громко и четко.
— Не знаю, — протянула я. — Понимаешь, до сих пор у меня в жизни все было… довольно сложно.
Чистая правда. И у меня никогда не было особых занятий, кроме чтения, самообразования и… ну да, убийств.
— Да полно, кем захочешь, тем и станешь. Кем нравится, — заявил Тони уже в дверях лаборатории.
А что мне нравится? Я задумчиво повертела на пальце кольцо с ониксом. Я так привыкла к нему, что обычно забывала, что оно на мне, и вспоминала только в минуты, когда хотела подумать, вот как сейчас. Мне всегда нравилась биология. Нравилось изучать, как работает человеческий организм. Главным образом для удовлетворения моих аппетитов. Я еще поглядела на кольцо, повернула его на пальце и решительно спрятала руки в карманы.
Обстановка в биологическом кабинете была совсем простой: лабораторные столы, каждый на двух человек, ряд окон с видом на скульптуру мадам Кюри, шкафчики под столами. На каждом столе была раковина и горелка для научных опытов. Я прошла вслед за Тони в глубину комнаты, где еще оставался свободный стол. К разговору о том, что мне нравится, мы больше не возвращались: весь класс был уже в сборе.
Я уселась рядом с Тони. Он снова отхлебнул кофе и вытащил из сумки учебник. Я тоже достала свой. В комнату вошла молодая учительница, а вслед за ней несколько опаздывающих, в том числе — Джастин Инос.
Сердце у меня забилось чаще. Если не считать английского, мы больше нигде не пересекались. Поспешно отведя взгляд, я уткнулась в тетрадь. Тони болтал с кем-то из сидящих перед нами, но я пыталась не отвлекаться. Мне очень, очень хотелось посмотреть на Джастина, поговорить с ним, отправиться с ним на сноркелинг. Хотелось, чтобы уже настала суббота.
— Продвинутый курс анатомии — самый трудный предмет в Уикхэме. Я пытался в прошлом семестре на тестировании сказаться больным, но моя сестрица узнала. Лупила меня по голове скрипкой, пока я сам туда не сбежал, — рассказывал тем временем Тони своему собеседнику.
— У тебя есть сестра? — спросила я. — А я и не знала, что у тебя есть братья или сестры.
— Совершенно сдвинутая на образовании. Покоя мне не дает.
Вот странно. Обо мне уже никто так давно не заботился, что казалось уже и не важным, позабочусь ли я о себе сама. Но, с другой стороны, я и тут оказалась по одной-единственной причине: потому что Род любил меня и умер, чтобы доказать свою любовь на деле.
Учительница была светловолосой, лет тридцати, как раз «ровесница» Рода. Она поставила на стол маленький чемоданчик. Народ в классе потянулся за тетрадями, но учительница улыбнулась.
— Если хотите, можете взять ручки и бумагу, но они вам не понадобятся. Пока еще рано.
Она подняла с пола и поставила на стол маленький переносной холодильник.
— Я ваша новая учительница по анатомии, мисс Тейт. В Уикхэме я первый год. Надеюсь, вы станете относиться ко мне не только со вниманием, но и с уважением. — Все промолчали, что, думаю, вполне соответствовало ситуации. — Сегодня я приведу вам пример того, чем вы будете заниматься у меня на занятиях в этом семестре.
Она вытащила из холодильника прозрачный пакет с чем-то белым внутри и положила на стол, чтобы все видели. Пакет был таким холодным, что запотел изнутри, так что содержимого разглядеть не удавалось. Даже я, несмотря на все мое вампирское зрение, не могла; в тумане вампиры ничего не видят.
— Так вот. — Мисс Тейт погасила свет и опустила на доску экран, собираясь приступить к лекции.
Пакет с чем-то белым остался лежать на столе. Мне не хотелось на него смотреть, я уже предчувствовала: там что-то мертвое — определить конкретнее я пока не могла. Джастин, сидевший чуть впереди, обернулся и улыбнулся мне. Внутри у меня все затрепетало. Я улыбнулась в ответ, но совсем слабо.
Мисс Тейт осведомилась, прочитал ли кто-нибудь заданную на лето литературу. Никто не читал.
— Что ж, а вот выполни вы задание, то знали бы, что этот семестр мы начинаем с изучения крови.
Я закатила глаза, хотя все внутри меня так и протестовало.
Раздался легкий щелчок, и на экране появилось изображение сердца.
— Так выглядит сердце человека. Если бы кто-нибудь из вас прочел заданную на лето литературу, он мог бы назвать основные отделы сердца. Это…
Мисс Тейт выжидательно умолкла.
Все молчали. Но я знала ответ.
В голове у меня звучал голос Рода. Мы с ним сидели в одной лондонской таверне поздним вечером. Я всего четыре дня как стала вампиром, и меня одолевали вопросы. Даже сейчас, глядя, как мисс Тейт показывает отделы сердца, я слышала Рода.
— Теперь у тебя появятся инстинкты, каких не было раньше.
— Например? — спросила я.
По окнам английской таверны пятнадцатого века барабанил дождь. Гладкое, точно фарфоровое, лицо Рода мерцало в отсветах свечей, и я гадала, кажусь ли ему такой же нереально красивой, как и он мне. Посетители вокруг нас, мужчины и женщины, поднимали стаканы и с аппетитом уплетали из глиняных мисок дымящееся жаркое. Я взглянула на еду, но тотчас равнодушно отвернулась.
— Ты будешь точно знать, в какое место шеи кусать. Станешь знатоком существ, о которых прежде и не слыхала. Будешь вонзать зубы в шею жертвы так, что жертва мгновенно умрет.
