крайне интересует, когда президента сожрут или там премьер-министра. Для акул это было блюдо – ах!
– С огромным аппетитом они премьер-министра скушали, – отвечал Мишель, вслушиваясь в разговор женщин и обидно не интересуясь Коровкиным.
– Вы так думаете?
– Думаю, приятно было акулам и неприятно премьер- министру.
– Получил, – засмеялась Маша, которая во время разговора с Аленкой следила за вопросами Коровкина, обуреваемого желанием говорить с послом, который, судя по всему, не желал продолжать беседу на международную тему.
– Есть диалектика в вопросах и ответах, – осторожно начал Коровкин новую попытку. – Говорят, самые крупные преступники находятся под охраной и имеют свою личную охрану? Хорошо это или плохо? В историческом аспекте, если исходить из возможности суверенного государства, то получается парадокс, не правда ли?
– Как вы сказаль? – переспросил Мишель незаинтересованно.
– Я сказал, что диалектика, сказал, что самых крупных преступников в мире охраняют и они имеют личную охрану, – отвечал с некоторым вызовом Коровкин, ожидая продолжения разговора, но продолжения не получалось. – А как вы смотрите на психобиофизическую реальность, то есть на возможность существования биополя у человека? У вас в стране есть сензитивы? Ведь решение проблемы бессознательного поможет выработать правильную концепцию формирования подлинной личности в нашей сложной действительности, – медленно, но довольно удачно проговорил Коровкин, апеллируя теперь не только к послу, но и к Топорковой, которая, отвлекаясь от своего разговора с Марией, посмотрела на Коровкина, и он понял, что высказал удачную мысль на животрепещущую тему. – У вас такие увлечения встречаются?
– О да! – отвечал ласковым голосом посол.
– А что вы скажете о возникновении синтеза термоядерной энергии?
– О да! У нас всего девять термоядерных электростанций, – отвечал посол, озабоченно встал и направился на кухню, а когда вошел, радостный Коровкин закричал:
– А у нас больше! Не помню сколько, но больше!
– О да!
– А у вас сено коровам косят? – развивал свой интерес Коровкин, довольный ответами.
Мария стала прощаться, пообещав зайти завтра, и прямо за руку потянула Коровкина, желавшего во что бы то ни стало продолжить разговор с послом.
– Не видишь, что не в духе, – проговорила Мария, когда они спустились на первый этаж. – Что-то случилось, не видишь?
– Что может случиться с послом ночью? Ночью войну никто не начинал, – отвечал удивленно Коровкин, поглядывая на небо, в просторах которого таились невидимые ночью облака. Воздух недвижно покоился над землей, и только из-за домов неожиданно вырывались юркие сквознячки, которые тут же сникали, и от этой неподвижности воздуха ждешь перемен, дождей. Темные силуэты домов с погасшими у подъездов фонарями вырастали внезапно, было такое ощущение, что дома заснули и, заслышав проходивших мимо, оживали.
– Ночью как раз и случаются все несчастья, – продохнула Мария. – Ты чего-нибудь видишь? А я ничего, хоть глаз выколи.
– А я вижу.
– Есть, говорят, ночные люди, есть дневные, так вот я – дневная птичка. Скажи, Алеша, а за что любят человека?
– А вот за что, – отвечая, Коровкин обнял ее и крепко поцеловал в губы. – Вот за что я тебя люблю.
– Я верю и не верю.
– А я знаю и верю, – твердо отвечал Коровкин. – Я ищу боль.
– Чего же и как ты знаешь? Вот чудак! Он знает. Ой ли! Я не знаю, а он, видите, знает. Ничего ты не знаешь. Вот у Аленки – то любовь. Он ей говорит: «Я тебя обожаю, моя Прекрасная Елена».
– Да не в словах, а в чувствах смысл! – воскликнул Коровкин, останавливаясь у подъезда ее дома.
– Ой, Алеша, ой, Алеша, мне до сих пор кажется, что я летала наяву, – сказала Мария, направляясь к себе домой. Коровкин виновато смотрел ей вслед.
Мария постелила постель, легла и долго не могла уснуть. То она вспоминала тревожный взгляд Аленки – понятно почему: ждет ребеночка, и кто же не будет волноваться, то приходило ей в голову сказанное подругой о Коровкине: «За таким не бегают, Мань, за такого выходят, когда на горизонте ну ни одного проходящего странника в обличье мужчины. Уж не попивает ли он?» – «Что ты! – совсем перепугалась Мария. – Не дай бог. Уж я его вижу так, как никто! Он пьет много, но только лимонад».
Мария направилась в ванную. Из зеркала с укоризной глядела женщина, как бы говоря: вот какая я – голубые глаза, длинные золотистые волосы, сильные плечи, матово поблескивающие, словно замершая под электрическим светом кожа, и в глазах – то ли грусть, то ли растерянность. Ничего необычного в себе Мария не находила, женщина и женщина, каких много вокруг. Тогда она взгромоздилась на табуретку, чтобы в зеркало посмотреть на свои ноги. И так их вертела и эдак – ноги как ноги. Приятно было слышать, когда Аленка говорила: «Толпами мужчины будут ходить за тобой». «А почему мужчины должны ходить за мной, таких много», – думала Мария, разглядывая свои ноги. Легла в постель, собираясь подумать о Коровкине, но только легла и тут же заснула.
Неделю Мария не видала Коровкина, но почему-то была убеждена, что тот где-то недалеко, и, стоит лишь его позвать, он появится. Приходила в гости Вера Конова, неожиданно для подруг собравшаяся замуж за прапорщика, оказавшегося в Москве в длительной командировке. Прапорщик был высок, строен, молод, и Вера в него влюбилась сразу. Бывает так, что два человека, никогда ранее не знавшие друг друга, при встрече выясняют, что они рождены друг для друга. Такое случилось с прапорщиком Володей и Верой.
– Счастливая? – спрашивала Мария.
– Ой, не сглазь, – отвечала довольная Вера.
– У меня глаз не дурной, – радовалась Мария. – Наоборот. Мой глаз помогает. А теперь-то очередь Шуриной.
– Теперь очередь твоя, – отвечала Вера, обнимая Марию. – А Шурина замуж – ни-ни! Некогда ей, говорит, учебу надо закончить в институте. Ты же знаешь, она хочет и будет начальником большим. Посмотришь. Она курсы иностранных языков посещает, готовится основательно в институт. Музыкальные курсы посещает – тоже не шутка. Когда ей замуж выходить, некогда, Машенька, некогда, одних курсов – трое, – смеялась Вера, выказывая свои ровные, ослепительной белизны зубы.
Мария сделала подарок к свадьбе Веры: подарила свои американские джинсы. Вера, мечтавшая иметь джинсы, расстроилась до слез. Мария заставила счастливую Веру надеть джинсы, желая убедиться, что они и на нее сшиты как по заказу, и, глядя на Веру, подумала, что Вера самая настоящая красавица, каких мало.
