Потому что баня в лагере работала до полседьмого вечера или что-то в этом роде – до ужина, короче. А мы – с разведки, с нашими объездами ПУСО – и к ужину редко поспевали, а то и в ночь-полночь в лагерь заявлялись… Так что, бывало, и дней по пять ходил я не мывшись…
…простейшие методы санитарной обработки, проводимые в пределах первых суток после загрязнения, полностью гарантируют от поражения кожи: мытье без мыла снижает дозу бета-облучения в 10 раз, с мылом – в 50 и более раз.
Выпивка: Театр теней
Памяти Николая Петровича Мирного, командира взвода огневой разведки Второй мировой войны.
Те, кто первыми после взрыва мчались к Чернобыльской АЭС останавливались на въезде в зону, чтобы опрокинуть в себя бутылку водки… [27]
Парашютисты обычно не пьют с момента отделения от летательного аппарата до приземления.
Как опытный офицер запаса, слухам про то, будто бы в чернобыле каждый день каждому наливают, я не поверил.
Как раньше было, не знаю, а в мое время уже никто никому не наливал.
Более того, вокруг 30-километровой зоны – «радиационной» – была создана, наверно, зона 60-мильная – «сухая». Сухого закона.
То есть выпивки не продавали.
Вообще.
Но люди, конечно, доставали – самогонку по селам. Но этим нужно было специально заниматься, а у разведки просто времени на это не было.
Предвидя эти проблемы, я, как опытный офицер запаса и к тому ж химик-профессионал, взял с собой 0,7 литра чистого спирта (чего зря воду возить?) в удобной бутыли из-под чешского ацетона, обтянутой пластиковой сеточкой (с ней бутыль в руке не скользит и при транспортировке не бьется), – угостить своих новых, тогда еще неведомых мне чернобыльских приятелей…
Мой 27-й день рождения праздновался в обстановке строжайшей секретности. В офицерской палатке присутствовали… Впрочем, они тут же и проживали. Плюс, само собой, мой экипаж – и еще нескольких ребят из роты, с которыми мы уже сдружились.
Электричества нет: горит свеча. Вход в палатку тщательно застегнут. Под приглушенные одобрительные возгласы откручивается золотая крышечка с темной бутыли из-под чешского ацетона…
Запах отличнейшего, чистейшего спирта-ректификата достигает ноздрей военнослужащих отдельного батальона радиационной, химической и бактериологической разведки, выполняющих правительственное задание по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС…
– Ну, не томи – разливай!
– Да не ори на весь лагерь!
– Конспиратор чертов!…
– Тс-с-с-с…
– Строго секретно…
– Выпить в одном экземпляре…
– И немедленно закусить! Давай, давай!
– Да тише!
– Ну, не томи ж!
И переходят на шепот.
Конспирация – строжайшая…
…А в это время снаружи на стене палатки, как на экране, на всю улицу палаточного лагеря – театр теней:
Вот так – памятно и, по счастью, совершенно безнаказанно (похоже, старшие офицеры в это время занимались тем же) – отметил я свои полных 27 лет…
Но что было, как теперь принято выражаться, «беспрецедентно» – мы, полдюжины здоровых мужиков, эти 0,7 литра спирта не допили! Немного захорошели – и поукладывались. Спать…
Оставшиеся граммов двести держать в палатке было нельзя, чуть не каждый день в новую переселяли, никогда не знаешь, где вечером свои вещи найдешь и где спать будешь, и поэтому я остаток спрятал в бронике: завернул бутыль в тряпку, и Коля запрятал ее под ветошь в металлический ящичек для мелких принадлежностей БРДМа…
И так и не допили.
Дядя Коля – брат отца, он всю войну, с 1941 по 1945 год, провоевал командиром взвода огневой разведки, – рассказывал:
«На передовой полагалось по 100 граммов в день водки на каждого. И когда водка раз в несколько дней попадала-таки в окопы, то выходило обычно сразу – по бутылке на живого… Вообще, как ни странно, на фронте выпивки было хоть залейся – то цистерна со спиртом трофейная, то вино откуда-то… Короче, во взводе всегда было. А вот желания выпить не было. Разве что в гости соседний командир придет. Ну, тогда высунешься из блиндажа, своим скажешь: «Э, Петров-Сидоров, тут гостя надо угостить»… И что интересно:
