знамением.
И вдруг на глазах у Сергия и инока из-под земли забил источник. Такой обильный, что вода потекла по дну оврага быстрым ручьем. Этот ручей братия вскоре назвала Сергиевой речкой. С тех пор обитель не знала нужды в воде.
А вода оказалась не простой. Многим она даровала исцеление. Издалека стали приходить к источнику люди и уносили воду для болящих. Верили, что достаточно окропить ею — «и страдающие различными недугами исцеления получают».
Но Сергий так не любил славы, что вознегодовал, узнав про название источника:
— Чтобы я никогда не слышал, как вы моим именем источник этот называете. Ведь не я, а Господь даровал вам, недостойным, воду.
Все больше и больше притекало в обитель народу, все надеялись получить здесь совет, вразумление и исцеление. Людей привлекал прежде всего светлый образ преподобного Сергия: ведь монастырей в окрестностях Москвы было немало.
Самого игумена это многолюдье тяготило, но он никому не отказывал, всех принимал — и князя, и простого крестьянина. Его тихое ласковое слово каждому приходящему несло утешение, ободрение, облегчение в болезнях.
Епифаний рассказывает только о нескольких случаях чудесных исцелений. На самом деле их было много. Преподобный запрещал разглашать их, и больные не смели его ослушаться. Но истории о чудесах все равно просачивались сквозь монастырские стены: келейник преподобного по большому секрету рассказывал их братиям, братия с гордостью повторяли мирянам, миряне разносили по всему свету. И вот уже новые потоки страждущих устремлялись в обитель, не боясь дальних расстояний и плохих дорог. Потому что люди очень любят чудеса, и даже самые грешные преклоняются перед святостью.
Как-то в ближнем селе заболел один из жителей странною болезнью. Три недели он не мог ни спать, ни есть, ни пить и угасал в страшных мучениях. Родственники решили отнести несчастного к радонежскому игумену. «Святого старца любит Бог и ради него творит большие чудеса, может быть, и над нами смилуется», — говорили они.
Принесли и положили больного прямо к ногам Сергия. Преподобный помолился, окропил его святой водой, и в ту же минуту тот погрузился в глубокий, долгий сон. А когда проснулся, преподобный сам накормил его. И вскоре больной отправился из обители домой на своих ногах, совершенно окрепший и бодрый.
Одного богатого боярина привезли к Сергию издалека, с берегов Волги. Боярин был одержим бесом, бился, вопил, кусался и даже железные цепи разрывал, когда его пытались усмирить. Слава преподобного достигла и тех дальних краев. И родные решили везти бесноватого к человеку Божьему, святому старцу, потому что все лекари были бессильны помочь.
Везли боярина насильно, с превеликими трудностями. Он как будто боялся встретиться со старцем и кричал: «Не хочу, не хочу туда, верните меня обратно!» И уже у ворот обители разбил цепи и так взревел, что иноки, молящиеся в церкви, услышали его вопли.
Сергий приказал ударить в било и отслужить молебен за больного. Пока шла служба, бесноватый понемногу успокаивался. Его даже смогли подвести к церкви. Преподобный вышел к нему с крестом, осенил его и окропил святою водою.
При виде креста беснующийся вдруг с диким воплем отскочил от Сергия и бросился в большую лужу, оставшуюся после проливного дождя. «Горю, горю, спасите меня!» — молил несчастный.
И с этого дня он стал поправляться. Когда его омраченный рассудок просветлел, боярин рассказал о своих мучениях:
— Преподобный осенил меня крестом, и тут я увидел пламень, исходивший от креста и охвативший меня всего. Вот я и бросился в воду, чтобы не сгореть.
Некоторое время боярин прожил в обители, а потом совершенно исцеленным, кротким и разумным вернулся домой.
Еще более поразительным чудом было исцеление или даже воскрешение из мертвых маленького ребенка. Как-то один человек, безгранично веривший в Сергия, принес в обитель своего больного сына. Всю дорогу молился: только бы донести отрока живым, а там Божий человек его обязательно исцелит. Но пока он рассказывал преподобному о своем горе, пока Сергий готовился к молитве, мальчик умер. Отец его обезумел от горя, рыдал, корил себя за то, что пустился с больным в такой дальний путь, лучше бы дал ему спокойно умереть дома. И пока несчастный отец убивался над телом сына, сердце преподобного скорбело. Он не мог без боли видеть страдания людей. И чувствовал себя виноватым, потому что человек, пришедший к нему за утешением, впал в еще большую скорбь.
И когда отец вышел приготовить гробик ребенку, Сергий опустился на колени и начал горячо молиться. И молитва его была услышана: ребенок ожил, душа к нему возвратилась, он открыл глаза.
Когда вернулся отец с гробиком для сына, Сергий встретил его на пороге словами:
— Ты обманулся, видишь, отрок вовсе не умирал, он жив!
Изумленный родитель не верил своим глазам. Но, убедившись, что сын его ожил и лопочет, пал к ногам Сергия, целовал его руки, благодарил за чудесное воскрешение. При этом присутствовал келейник, который тоже был уверен, что отрок умер.
— Вы не знаете, что говорите! — вразумлял их преподобный. — Никто не может ожить до общего Воскресения. Отрок просто обмер на морозе, а у меня в келье согрелся и отошел.
Но человек упорно повторял:
— Он твоими молитвами ожил, старче!
И тогда Сергий строго запретил ему так говорить, пригрозив, что мальчику может стать хуже от его болтливости. Тот, испугавшись, обещал молчать. Епифаний с пониманием описал терзания счастливого отца: «Молчать он не мог, а разглашать не смел».
Скорее всего, келейнику обязаны мы тем, что эта история дошла до наших дней.
…Благодаря льготам, которые предлагал Терентий Ртища переселенцам, вокруг обители все больше появлялось деревень, сел и починков. Народ из разоренных русских земель бежал поближе к Москве, где уже несколько десятилетий жилось потише. И после смерти Ивана Калиты его наследники продолжали политику «замирения» с татарами и копили силы для решительного выступления.
И вот уже появилась хорошая дорога к обители. И каждый день шли и ехали по ней паломники, и никто не возвращался без ободрения, доброго совета и благословения. У всех встречи со старцем оставляли самое благотворное и светлое впечатление.
Нужда и голод с годами забывались. Монастырь уже не был таким убогим, как прежде, благодаря дарам богатых паломников. Сергий запрещал просить, но он не запрещал брать подаяние, если оно дается от чистого сердца.
Благосостояние обители росло, она расстраивалась, пополнялась иноками и могла уже сама помогать нищим и убогим. Никто из просящих и нуждающихся не уходил из обители без помощи. И только игумен ее оставался таким же, как и прежде, — нищим, равнодушным к одежде и еде и другим благам. И зимой и летом носил он одну и ту же рясу из грубой неокрашенной сермяги, ветхую, перешитую, иногда с заплатами.
Как-то завалялась в обители половинка сукна негодного, плохо сотканного. Никто из братиев не хотел его брать. Ведь богатые богомольцы дарили им нарядное немецкое сукно — мягкое и ярких цветов.
Так то гнилое сукно переходило из рук в руки, обошло семерых, пока не попало к игумену. Сергий, нимало не смутясь, скроил себе рясу, сшил, а надев, уже не хотел расставаться с ней. И носил целый год, пока гнилая ткань не распалась у него на плечах.
Иноки так привыкли к облику своего игумена, что не замечали его нищенской одежды. Но многие паломники, приходившие издалека, чтобы только взглянуть издали на знаменитого старца, поклониться ему, испытывали сильное потрясение и разочарование при виде преподобного. Привыкшие, как большинство мирских, встречать людей по одежке, они ожидали увидеть святого мужа во всем величии и славе, окруженного толпой слуг и рабов, допускавших к старцу только князей, да бояр, да прочих именитых людей.
Однажды из дальних краев пришел в обитель простой крестьянин с надеждой получить у
