носовая башня наводила на мрачные мысли относительно надежности механизмов, но, вполне возможно, с ними все не так страшно, как кажется на первый взгляд. После боя он заставит эту башню по винтику перебрать, но найти причину отказа, а пока и две действующие башни давали возможность расстреливать японские корабли с запредельной для тех дистанции. Жаль только, что из-за узости фарватера невозможно будет, пользуясь двойным преимуществом в скорости, удерживать противника на безопасном расстоянии, в свою очередь, безнаказанно расстреливая японские крейсера издали, однако в мире нет ничего совершенного. Да и потом, по всему выходило, что 'Мурманск' способен если не уничтожить, то как минимум серьезно повредить все японские корабли еще до того, как они приблизятся и станут по- настоящему опасны.
Между тем наконец-то поступил доклад о состоянии артиллерии. По первой башне данные были неутешительными – надо было лезть внутрь и разбираться с ее оказавшимися чересчур нежными потрохами, и сколько на это уйдет времени, было непонятно, а вот вторая башня, то если верить артиллеристам, восстановила боеспособность. Это радовало, потому что японские корабли уже снимались с якорей, и вскоре бой должен был продолжиться. В том, что японцы, встретившись с противником, который им явно не по зубам, не попытаются уйти, а будут драться, Плотников не сомневался ни на миг. Это его современники, возможно, отступили бы, но японцы начала двадцатого и середины двадцать первого века – это очень разные люди, и от тех, кто был его нынешним противником, отступления, то есть, по их меркам, трусости ожидать было наивно.
Чуть довернув, 'Мурманск' получил возможность работать обеими башнями главного калибра и возобновил бой, благо так и не успевшая сняться с якоря 'Чиода' в прицел ложилась идеально. Орудия третьей башни были уже заряжены бронебойными, во вторую подали фугасы. Залп! Второй залп дали уже одними фугасами, а после третьего залпа огонь прекратили – все же те, кто находился в рубке 'Мурманска' были профессионалами, и азарт начала боя уже схлынул, уступив место точному расчету. Три залпа – этого более чем достаточно для ветерана, и тратить зря снаряды для того, чтобы разнести на заклепки этот плавучий антиквариат, было попросту нерационально.
Порядком устаревшая к началу этой войны 'Чиода' была кораблем не очень хорошо защищенным и откровенно слабо вооруженным. Сто двадцать миллиметров – калибр, подходящий вспомогательному крейсеру, но уже мелковатый для полноценного боевого корабля. Правда, имеющийся на 'Чиоде' бронепояс выгодно отличал ее от большинства японских коллег, однако броня эта сейчас могла считаться броней только по названию – все же за полтора десятилетия военные технологии шагнули далеко вперед. Естественно, что против снарядов, которые в клочья разнесли броню 'Асамы', защита 'Чиоды' не плясала, и град восьмидюймовых снарядов мгновенно нанес ей смертельные повреждения. Из восемнадцати снарядов, выпущенных 'Мурманском' менее чем за полминуты, в цель попали четырнадцать. В первый момент кроме вспышек от взрывов ничего не наблюдалось, но через пару минут крейсер внезапно вспыхнул от носа до кормы, и ревущее пламя, вырвавшееся из-под палубы, весело устремилось к небесам.
Как ни странно, в этом аду кто-то еще не только выжил, но и пытался, порой, небезуспешно справиться с ситуацией. Да, команду 'Чиоды' трудно было назвать первоклассной, как на кораблях Первого отряда, да и сам корабль, честно говоря, не блистал ни качеством постройки, ни техническим совершенством. Рожденный в период, когда принципы строительства боевых кораблей еще подбирались методом проб и ошибок, он просто не мог не вобрать в себя, наряду с удачными решениями, и решения откровенно тупиковые. К тому же крейсер, длительное время находившийся на стационерской службе, был фактически лишен возможности проводить полноценные учения. Подобное расслабление мастерства команде не добавляет, но японцы, как всегда, проявили изрядное мужество. Хотя они и не успели погасить возникший в недрах корабля пожар в зародыше, отчасти потому, что зародышей было много, и были они крайне интенсивными, а отчасти из-за того, что процесс развивался стремительно, и им просто не хватило времени, тем не менее, оставшиеся у них минуты чудом выживший в этом аду капитан 'Чиоды' и его поредевшая команда использовали с толком. Изувеченный крейсер успел дать ход и, быстро оседая носом, уверенно направился к мелководью.
В известной степени можно было считать везением то, что почти все попадания пришлись в носовую оконечность крейсера, оставив неповрежденными рулевое управление и машины. Не меньшей удачей было то, что так и не выбранную якорную цепь оборвало взрывом снаряда, попавшего точно в клюз. Правда, из- за многочисленных пробоин и одна за другой выдавливаемых напором воды переборок крейсер стремительно садился носом, и скоро потерял возможность управляться, так как руль почти полностью оказался над водой, но это было уже непринципиально. Когда волны уже заливали палубу, днище корабля заскрежетало о камни, и 'Чиода' остановилась, искалеченная, но не затонувшая. За борт с нее прыгали, стараясь погасить горящую одежду, японские моряки, а в машинном отделении дисциплинированно гасили топки и стравливали в атмосферу пар, чтобы холодная забортная вода, которая рано или поздно сюда доберется, не вызвала взрыв котлов.
Командир 'Чиоды', контуженный и получивший многочисленные ожоги, но все еще, как ни странно, живой и даже всерьез не поцарапанный, стоял на чудом уцелевшем правом крыл мостика. Левый представлял из себя беспорядочное нагромождение скрученных железных листов и балок, боевая рубка, получившая еще после первого залпа русских прямое попадание бронебойного снаряда, была вывернута буквально наизнанку. Однако боги в этом бою пока берегли японского офицера, для того, наверное, чтобы он спас если не корабль, то хотя бы часть экипажа. Пожар, так лихо начавшийся, столь же стремительно и затухал, не найдя себе пищи, да и аварийные партии постарались, активно заливая горящие участки водой из брандспойтов, благо давление в линиях еще было, а рукава, пусть и посеченные осколками, могли обеспечить подачу. Севший на грунт и заметно накренившийся корабль сейчас возвышался над водой менее чем на метр. В принципе, это спасло его и от взрыва – вода затопила погреба, а те снаряды, что были поданы к орудиям (о чудо!), пока не сдетонировали. Вернее, может быть, какие-то из них и взорвались, но на общем фоне, когда в борт крейсера один за другим влетали русские восьмидюймовые 'гостинцы', их слабенькие хлопки остались незамеченными. Сейчас оставшиеся на палубе матросы сбрасывали уцелевшие, но все еще горячие снаряды за борт – для полного счастья старому крейсеру не хватало только, чтобы они начали взрываться.
Прислонившись к изуродованному металлу, Муроками с неожиданной ленью думал о том, что для 'Чиоды' война, похоже, закончилась. Вряд ли старый, изувеченный почти до неузнаваемости крейсер будут поднимать, хотя кто знает. В любом случае, он сделал все, что мог – спас корабль от практически мгновенного уничтожения, сберег часть экипажа, которая еще пригодится Японии, и даже, под занавес, успел хоть немного отомстить русским – одно из орудий, ведущее огонь до последнего, смогло-таки добиться попадания. Во всяком случае, вспышку пламени и столб дыма он видел ясно, а так как по русским в тот момент никто больше не стрелял, это делало артиллериста 'Чиоды' единственным претендентом на авторство этого снаряда. Правда, вряд ли Муроками обрадовался бы, узнай он, что столь красочно взорвавшийся снаряд не смог оставить на броне русского корабля даже сколь либо заметной вмятины, но, тем не менее, заслуг его это ничуть не умаляло – он и впрямь сделал все, что мог. Единственное, что портило сейчас настроение выжившему в этой бойне офицеру, было ясное осознание простого факта: если один русский корабль смог в течение нескольких минут уничтожить два японских крейсера и, скорее всего, не остановится на этом, то бой против всего русского флота может оказаться для Японии самоубийственным. Проклятые западные варвары, похоже, обманули японцев, продав им устаревшее оружие и оставив для себя по-настоящему новые и совершенные корабли, и предельно убедительным доказательством этому факту служит тот монстр, который сейчас спокойно проходит на горизонте.
А между тем бой продолжался, плавно перетекая в новую, еще более опасную для японцев стадию. Более опасную потому, что их эскадра уже лишилась как минимум половины своей огневой мощи, и при этом следующей целью для русских орудий должна была стать 'Нанива'. Выбить флагмана – азбука любого сражения, как правило, это означает, что эскадра на какое-то время лишится управления. Так уже не раз было, или теперь надо говорить 'будет', во время той войны в которую так беспардонно влез 'Мурманск'. Хотя бы даже во время сражения в Желтом море, когда у русской эскадры был шанс разгромить японский флот. Тогда адмирал Витгефт, которого никто не считал не то что талантливым флотоводцем, но даже и флотоводцем вообще, почти сумел сделать то, что не удавалось признанным авторитетам ни до него, ни после. Грамотный штабист и грамотный же тактик, он сумел, соответственно, построить бой таким образом, что не дал японцам реализовать ни одного имеющегося у них преимущества. В то же время, обмена
