любых раскладах потери могли возрасти многократно, поэтому с точки зрения сохранения жизней своих солдат решение честно отвоевавшего всю прошлую войну фюрера было вполне оправданным.
На память о Франции Хервигу остались железный крест и маленький, чуть заметный шрам над бровью – крупнокалиберный французский снаряд разбросал на десятки метров каменное крошево, и осколком известняка обер-лейтенанту едва не выбило глаз. Но ведь не выбило же, а значит, все было в порядке. На фоне всего этого грядущие перспективы виделись молодому немцу исключительно в радужных тонах.
Увы, эта уверенность в победе, непобедимости германской армии и гении фюрера дала трещину с первых же минут войны на восточном фронте. Хервиг впервые в жизни почувствовал, что германская армия столкнулась с равным противником. Может быть, чуть хуже обученным и вооруженным, но зато, в отличие от французов, готовым воевать до конца, а в отличие от поляков еще и имеющим неплохой командный состав, способный учиться на собственных ошибках и давать сдачи. За первые три месяца войны Хервиг сменил три танка – а ведь всю Францию он прошел на своей 'тройке' насквозь. В небе кипели воздушные бои, и хваленые асы Геринга с трудом переламывали ситуацию в свою пользу. А еще Хервиг видел, как растянулись германские коммуникации, и понимал, чем это грозит. Когда же осенью, под Ельней, германская армия остановилась, а затем и пусть немного, но откатилась назад, он понял – война затянется надолго, с налету взять Москву не получится, и германской армии скоро предстоит знакомство со знаменитыми русскими морозами.
Там же, под Ельней, он получил ранение в руку и чин гауптмана. И там же закончилась карьера лихого танкиста – ранение было вроде и не слишком опасным, но подвижность левой руке врачи окончательно вернуть не смогли. Со строевой частью пришлось распрощаться.
Однако в армии много других мест, на которых может пригодиться опытный и грамотный офицер, пусть он хоть трижды инвалид. Нашлось место и для бывшего танкиста – Германия захватила огромные пространства, на которых надо было наладить управление. Хервига послали в Белоруссию, которая на глазах становилась одним из самых кровавых мест. Тем не менее, порядок там надо было навести – эта земля уже занимала свое место в долгосрочных планах немецких экономистов. При этом надо было учитывать и то, что местные жители, народ мужественный, решительный и с тяжелым характером, вовсе не жаждали иметь у себя на шее немцев. Партизанское движение росло, как на дрожжах, и недалек был тот день, когда оно превратится в самую настоящую проблему.
Вот и угодил свежеиспеченный гауптман в этот котел, но, вместо того, чтобы свариться и пополнить своим именем надписи на длинной веренице могильных крестов, отмечающих путь немецкой армии, неожиданно для всех, и для себя в том числе, вписался в новую жизнь. Сам выходец из провинции, он так и не понял, почему одни люди стоят выше других по национальному признаку. Нет, когда били евреев, он все прекрасно понимал – ведь именно евреи когда-то были во главе революции, помешавшей Германии если не победить в Великой войне, то хотя бы выйти из нее с минимальными потерями. Все же Хервиг был профессиональным военным и понимал, что победить тогда было уже нереально, однако свести партию вничью шанс еще был. Ведь для победы нужны деньги, деньги и еще раз деньги, а экономика обеих противоборствующих сторон держалась уже тогда на честном слове. Ну или, если не вничью, то хотя бы без тех унизительных и грабительских репараций, которые и привели, по сути, к власти нацистов. Он хорошо помнил время, когда им было попросту нечего есть, и отец, сильный и работящий мужчина, приходя домой, мог лишь сесть, и, опустив голову, рассматривать свои огромные, как лопаты руки. Руки, которыми он не мог прокормить семью. Может быть, именно это и свело его в могилу раньше срока. И его, и мать.
В то же время, по сравнению с другими гражданами разоренной страны, евреи жили очень неплохо. Разумеется, не все евреи были богачами, равно как и не все евреи были революционерами, но детям этого было не объяснить. Выросло целое поколение, ненавидящее евреев, и когда начались погромы, именно они, дети послевоенной Германии, были в первых рядах. Повзрослевший Хервиг Мюллер не испытывал гордости за то, что они творили тогда, но и казнить себя не собирался. Что сделано – то сделано, и виноваты в случившемся были обе стороны.
Понимал он, и когда ликвидировали цыган. Более асоциальный народ, наверное, представить невозможно, в криминале завязаны практически все. К тому же и сам Хервиг цыган не любил – в свое время вступился за женщину, и получил от черноволосого красавца бритвой по ребрам. Шрам так и остался, навевая неприятные воспоминания и не добавляя любви к ближнему. Так что, пусть не все евреи замарались в революции, и не все цыгане завязаны в криминале, но раз начальство сказало, что для наведения порядка их придется ограничить в правах, то немцы будут это делать. Жестоко, но… раз надо – значит, надо. Орднунг.
Но никакой орднунг не мог заставить его понять, почему надо убивать тех же русских, белорусов, украинцев. Нет, в бою – понятно, враг есть враг, но вот когда речь идет о мирных жителях, которые, в общем-то, должны работать на благо рейха… Непонятно. Еще более непонятно, когда под это начинают подводить расовую теорию. Да большая часть тех же русских внешне от немцев неотличима – такие же светловолосые, с такими же европейскими чертами лица. Вон, болгары тоже вроде как славяне, но никто их не отстреливает. Более того, они вроде как бы числятся союзниками. В общем, мозги гауптмана от подобных раздумий начали медленно, но верно плыть, скатываясь ко всевозможным ересям.
В результате, когда он, согласно приказу, прибыл в деревню, в которой должен был устанавливать новый порядок, то поступил совсем не так, как его предшественник, убитый, кстати, партизанами всего неделю назад. Он не стал пытаться наводить здесь новые порядки, а стал просто жить. Местные моментально смекнули, что лучше уж пускай будет офицер, который не пытается командовать и требовать невесть что. Почему бы и нет? И впрямь занимается делом, пускай и бумажным, благо грамотный, да еще прикрывает своих подопечных от начальства. Конечно, приходится платить налог новой власти – ну так что? Тем более что немец, ко всеобщему удивлению, не стал даже пытаться пересчитывать свиней и курей, а просто объяснил, сколько придется сдавать, чтобы не вызвать гнева в высоких инстанциях. Солдат он отправил обратно в гарнизон почти сразу, организовал местную полицию, благо старые винтовки под это дело ему выделили. При этом очень скоро стало ясно, что если партизан родом из этой самой деревни придет домой, жену проведать, то выслеживать его никто не собирается. Лишь бы порядок не нарушал, а так – живи себе. Проверяющих все равно не бывало, благо деревня расположена далеко от наезженных дорог. В общем, образовался интересный симбиоз, когда друг другу попросту не мешают жить. Вдобавок, герр гауптман довольно быстро нашел себе постоянную пассию и перебрался к ней, что и вовсе примирило его с остальными жителями. Настолько примирило, что когда какие-то пришлые умники решили навести порядок и установить по-новой советскую власть, им было сказано: идите, мол, ребята, куда подальше. При этом местные продемонстрировали и то, что их больше, и то, что вооружены как минимум не хуже. Защитили коменданта, короче.
Вот так и жили. Фактически, партизаны в деревне и базировались, держа в лесу только резервный лагерь – так, на всякий случай. В стороне, конечно, пошаливали, как же без этого, но далеко от деревни и так, чтобы комендант не знал. Гадить там, где живешь – идея плохая, и все это понимали. Словом, не жизнь, а прямо идиллия. Так что когда появились вдруг непонятно откуда двое молодчиков, им было ясно сказано: вы никого не трогаете – и вас не тронут. Ну а не захотите понимать по-хорошему – не обессудьте, отделаем так, что мать родная не узнает.
Все это было объяснено в доступной и вежливой форме, в присутствии все того же немца, который, перестав нервничать, начал объясняться по-русски вполне понятно, хотя и несколько замедленно. Хитрый, умный фриц… Если победят немцы – он в шоколаде. Как же, обеспечил в самом центре партизанского края островок спокойствия и стабильности. Еще и, когда будут раздавать землю, вот эту деревню себе и попросит. Наверняка попросит, и будет здесь 'добрым барином', которого крестьяне на руках носить готовы. Ну а победят русские – так ведь он сумел защитить местное население от карателей, и может рассчитывать от этого на бонусы после войны. Вполне ясный и понятный ход мыслей. И деревенские это отлично понимают, но… их такие расклады устраивают. А что? Жить-то все хотят, и лишний шанс никому не мешает – вот и кормят гауптмана чаем с плюшками да оберегают от неприятностей. Серьезно оберегают, даже против вооруженных автоматами и обвешанных незнакомого вида оружием камуфлированных личностей непонятного происхождения выйти не побоялись. Скорее всего, и пришлых партизан отваживают. При этом сами тоже не просто так сидят, а вполне себе партизанят, только не здесь. Вон, и диверсантов из параллельного мира приняли вполне радушно, накормили, кстати, от пуза. То есть, опять же, они и в глазах немцев вроде как лояльные, и перед своими есть за что отчитываться. Что же, это – жизнь, и ничего тут не
