ОТ АВТОРА
Роман «Нормандия — Неман» представляет собой художественное изложение действительных событий. Все в нем абсолютно достоверно, и вместе с тем все полностью вымышлено.
Чтобы сохранить должную пропорцию между эпизодами эпопеи, развертывающейся на протяжении трех лет, автор романа, как и авторы одноименного фильма, допустил некоторые вольности и свел к двадцати число основных персонажей, наделив их чертами, заимствованными почти у двухсот французских и русских летчиков, павших в боях, пропавших без вести и живущих в наши дни.
Поэтому все имена как героев фильма, так и героев романа тоже вымышлены.
Я искренне благодарна Эльзе Триоле, Шарлю Спааку и Константину Симонову за то, что они разрешили мне широко использовать их кинематографические произведения — сценарий и диалоги, — и Жану Древилю, режиссеру фильма «Нормандия — Неман», который по-дружески разрешил мне присутствовать при просмотре материала фильма в процессе монтажа и до его публичной демонстрации.
Я хотела бы также выразить свою признательность капитану Константину Фельдзеру, который любезно согласился прочесть этот роман и помог мне своими советами.
М. М.
I
Выиграет ли Германия войну?.. Этот вопрос задавали себе миллионы мужчин и женщин. Но для Франции его уже, видимо, не существовало: Франция была разбита.
В эти дни почти все, что осталось от французской армии, находилось в Северной Африке, а высшей властью для военных был Петэн.
Худшим из зол было вынужденное безделье. Особенно для летчиков.
И все-таки она была прекрасна, эта алжирская земля, с ее необозримыми пляжами и наступающими на море скалами! За прибрежной полосой угадывалась огромная страна, невыносимая тяжесть пустыни, таинственные в своей неприступности леса. Реальным для летчиксцз было лишь побережье. Здесь Африка точно сорвалась своим краем в Средиземное море, именно такое голубое, каким видится оно в мечтах, — голубое до сумасшествия. За ним — Европа. За ним — война. Здесь же — нелепая праздность.
Ожидание? Но никто не знал, чего можно было ждать. Рутина… Поступки людей потеряли смысл, да и самый смысл существования; казалось, был навсегда утрачен.
Покой… А там бушует война…
Планета трещала по всем швам, но эти юноши оставались в стороне. А войне было уже почти три года. Войны — как собаки: чтобы увидеть подлинное лицо войны, нужно помножить ее возраст на семь. Это не ребячья, это яростная юношеская война, выпустившая свои когти во все стороны, несущая смерть, смерть, смерть…
Здесь же — здесь никого не убивали.
Ну и время!
Шардон плавал. Растянувшись на спине, он наслаждался теплой водой и солнцем. Как прекрасно ни о чем не думать! Потому что, когда задумаешься… Француз без Франции, летчик без самолета, солдат без армии… Все это напоминало считалку, которую распевают дети, приплясывая на месте, чтобы выбрать, кто будет водить.
Считаться можно без конца, но вот водить! Все водят, кроме нас. Снова заскрежетала маленькая цепкая грязная машинка, что сидит в его голове и никогда, никогда не дает ему надолго забыться. «Но я ничего не хочу забывать. Ну-ка, старина Шардон, за дело!»
Он возвращался к берегу, энергичными, почти яростными взмахами рук проталкивая в воде свое тело.
— Куда ты спешишь, Шардон? — окликнул его дежурный по пляжу/— У тебя еще есть время.
Но Шардон не умел не спешить и никогда не научится. Он жил, как и плавал, — слишком стремительно.
С ббрега город с его высокими домами и балконами, за которыми угадывались лестницы Казбы, карабкающиеся на скалы, казался совершенно белым. По существу это были два города — европейский и арабский. Два города, одинаково белые, под одним и тем же небом. И в то же время — такие разные! Но Шардона это совсем не интересовало: ни узкие улочки с благоухающими лавчонками, ни свежесть в тени мечетей, ни пекло широких проспектов, ни полыхающие неоном бистро, ни прохлада мавританских кафе. Все это для него ровно ничего не значило.
Все, кроме аэродрома.
Аэродром находился километрах в десяти от города и не более чем в двух :—от моря. Он был задуман с большим размахом: первая посадка после Марселя, ворота Африки! И хотя аэродром представлял собой лишь невозделанное поле, по которому около привязана ных к земле самолетов бродили скучающие часовые, при открытии его звучали пышные речи министров. Такова была ирония судьбы весной 1942 года: право находиться при самолетах имели лишь те из одетых в военную форму людей, кому поручили не давать машинам подняться в воздух. И большей, как утверждали, части того, что осталось от французской армии, ошеломленной «перемирием», не оставалось Ничего другого, как загорать и совершенствовать стиль баттерфляй.
На побережье Тихого океана американцы сражались с японцами, давая опустошенным островам громко звучащие названия в честь одержанных побед.
На английских берегах женщины, собирая раковины, каждый день находили обломки судов и трупы. Провожая караван судов в путь через Атлантику, все знали, что он может не вернуться… И все же караваны шли.
И — предел иронии! — на просторах этого объятого праздностью берега, всего лишь в нескольких километрах отсюда, английские самолеты летали из Англии на Мальту и обратно!
На побережье Франции, как и по всей стране, мужчины и женщины вставали в ряды борцов — граждане Подпольной Республики, те, кого ждали пытка, смерть, слава.
А здесь, на пляже, протянувшемся вдоль аэродрома, люди принимали солнечные ванны.
Вся Европа была окутана мраком гитлеризма. Грохот солдатских сапог, щелканье бича, залпы карательных отрядов. Бомбардировщики над Лондоном, разрушенный Пирл-Харбор, оккупированный Париж, Москва под угрозой — фашистские танки ползут по русским равнинам, — виселицы, костры пожаров. Завывания Гитлера: «Мы обеспечим себе победу на тысячу лет». И все нарастающий стон из гестаповских застенков.
А здесь, на пляже у аэродрома, мелодия джаза, порхающая в воздухе над полусонными людьми. Запах сигарет, рыбного супа и масла, которое втирают в кожу, чтобы лучше загореть.
Возможно, Германия выиграет войну, но здесь пока выигрывают только в карты — в бридж и в четыреста двадцать одно.
Парни, заслуживающие большего, чем их теперешняя судьба, околачиваются без дела, наблюдая, как текут между пальцами струйки песка. Самолеты, на которых можно летать, стоят на земле, привязанные железными тросами.
Шардон плыл к берегу и думал. Все представлялось довольно смутным, лишь одно было ясно: нельзя оставаться у края ринга и считать удары, когда матч решает твое собственное будущее.
Шардон коснулся ногой дна. Прямо перед собой он увидел ноги. Широко раскинутые великолепные аристократические ноги Ролана, маркиза дй Вильмона, который отлично мог бы обойтись и без этого
