где Арчи принял их как равных — а разве они тоже не были весьма важными персонами? — и открыл для них шампанское. Четверо полураздетых молодых людей, теперь потерявших свои гитары, но продолжавших сверкать зубами, позволили, чтобы их представили. И каждый был исключительно мил, и в атмосфере всеобщей расслабленности Крейг впервые после того как попал в студию, ощутил чувства, которые мог разделить.
— Ну, не забудьте о вечеринке, — сказал Слетер. — Это в Челси. Я надеюсь, вы найдете дорогу?
— Мы можем ваз подвезти, — предложил Крейг. — А вы покажете нам, где это.
Слетер поколебался, потом согласился. У компании, пославшей Грирсона, были такие внушительные счета… «Лагонда» также произвела на него впечатление, как это и было задумано.
Крейг спросил, может ли он сесть за руль, и Грирсон без особого желания согласился. Слетер пробормотал что-то о том, что Тем устроит ему нагоняй, и о стоимости аренды студии за минуту, но затем сел в машину в надежде выяснить, в чем заключаются собственные интересы Грирсона, и тот достаточно благополучно что-то ему наврал, тогда как водительское мастерство Крейга оказалось достойным автомобиля и «лагонда» ревела от удовольствия, мчась по пустынным освещенным луною дорогам. Только однажды возникла довольно рискованная ситуация, когда Крейг протискивался между двумя тяжелыми грузовиками, но он переключился так мягко, сменил передачу так точно перед тем, как рвануться вперед, что Грирсон улыбнулся от удовольствия, удивляясь, почему вдруг Слетер так притих. Тот не произнес больше ни слова, пока они не приехали в Чейни Уок, и затем первым выбрался из машины.
Квартира Макларена была расположена на первом этаже и была такой же большой и блестяще обставленной, как театральная сцена. Она была полна света, воздуха и легкомысленного веселья, все двери были открыты настежь; все присутствующие были шведами, датчанами и финнами, за исключением одной служанки, которая была испанкой. Слетер снова вернулся к жизни, принес им индюшку и ветчины, добавил приправы в салат и налил шампанского; тем временем машина за машиной прибывали другие гости и он мог представить этих влиятельных сумасшедших двум симпатичным девушкам, сказать Арчи, что тот был великолепен, и отправиться домой к своей жене, которая постоянно его пилила, своему какао и романам Энтони Троллопа.
Вечеринка доставила Крейгу большое удовольствие. Он пил целый вечер и выпивка снимала накопившееся напряжение; вид Пучелли, смерть Каделлы, испытания, которые как бомбы обрушил на него Лумис. Теперь он снова был Джоном Рейнольдсом, которого интересовали станки и штампы, болты и гайки, который танцевал с симпатичными девушками, время от времени целовал то одну, то другую в оранжерее, которая казалось и была построена специально для этого, изображал преданного спутника Грирсона и поджидал, когда толпа немного рассосется и он сможет потолковать с Маклареном по душам и спросить, какого черта он все это изображает.
В начале вечеринки Макларен держался несколько отчужденно, был вежлив, но сдержан, словно лорд Честерфильд среди поэтов, но затем он стал постепенно меняться и сначала превратился в орущего деревенщину, затем в угрюмого Гарри Лаудера, вслух подсчитывающего стоимость индюшек, ветчины, виски и вина и придающего значение каждому слову. Большинство из его гостей было по-видимому знакомо с этой его манерой и, не обращая никакого внимания, продолжало пить и веселиться до тех пор, пока он не отправился на диван, где пристроил свою голову на коленях у одной из танцовщиц, угощавшей его виски из большого стакана.
Крейг поцеловал ещё одну девушку, угостил Грирсона ещё одной шуткой и отправился на диван.
— Весьма милая вечеринка, мистер Макларен, — начал он.
— Зови меня Арчи, — сказал Макларен. — Я перестал быть Маклареном десять лет назад.
— Мы встречались ещё до этого, — сказал Крейг, — Сицилия, май 1943 года.
— Боже мой, вы тоже были там? — спросил Макларен и повернулся к хористочке. — Ты видишь, какой я старый? Где ты была в мае 1943-го? А вообще-то ты уже была?
Девушка влила ему в рот очередную порцию виски.
— Мы с вами были в резервном лагере, — напомнил Крейг. — У вас была бутылка виски и мы выпили её. Это было очень хорошее виски.
— Боже мой, конечно, — сказал Макларен. — Припоминаю. В ту ночь танцевали шотландские стрелки.
— Правильно, — кивнул Крейг. — Они очень грустили, потому что большинство их друзей погибли.
— И они должны были погибнуть, — продолжил Макларен, — но оставшиеся в живых танцевали здорово.
— Они были прекрасны, — сказал Крейг.
— Да, конечно. В тех обстоятельствах они и должны были быть прекрасны. А вы тоже были солдатом, не так ли?
— Служба специальных судов, — сказал Крейг. — Я — Рейнольдс.
— Вы — шотландец?
— Из Джордии.
— Да, конечно. Я вспоминаю ваш акцент. Кстати, куда он подевался?
— Вы посоветовали мне избавиться от него и стать джентльменом.
— И вы сделали это? Я очень рад.
— А как вы?
— Я сделал тоже самое. Это конечно не преступление — быть бедняком, но иной раз может им и оказаться. Я думаю, что я где-то украл эту цитату. А вы не бедствуете?
— Нет, — сказал Крейг.
— Тогда я дал вам хороший совет.
— Да, я действительно богат, — кивнул Крейг. — Конечно, мне пришлось много рисковать…
— Вам нравилось рисковать, — сказал Макларен. — Я вспоминаю, как вы рассказывали мне об этом с вашим смешным акцентом. Вам действительно нравилась опасность. Вот почему я посоветовал вам сделать опасность своей работой. Вам повезло. На свете не так много людей, которые это могут.
— А вы можете?
— Я боролся за то, чтобы выжить, — покачал головой Макларен, — и действительно выжил. Затем я опять вернулся в университет заниматься философией, потому что она мне нравилась. Кроме того, я занимался культурой моего народа, потому что это мне тоже нравилось. А потом я работал учителем, журналистом, агентом бюро путешествий, продавцом — и это мне совсем не нравилось. Теперь я проституирую дух моего народа и делаю на этом деньги. И это доставляет мне не больше удовольствия, чем все остальное. Это вас шокирует?
— Нет, — сказал Крейг.
— Эти молодые люди, от которых пахло смертью, танцующие на развалинах греческого замка — романтизм девятнадцатого века, немецкий романтизм — это уже больше не работает. С этим все кончено… э…как вас…
— Рейнольдс.
— Извините меня, Рейнольдс. Все кончено, включая вас и меня.
— Я так не думаю, — сказал Крейг. — Ничего не кончено до тех пор, пока вы можете бороться за то, что вам нужно.
Макларен покачал головой.
— Это тоже романтизм, — сказал он. — Вы опоздали. Мы уже приехали к последней остановке, старина.
Он сказал это довольно самодовольно и снова устроился на длинных мускулистых бедрах танцовщицы, лаская их кончиками пальцев.
— Простите, — обратился он к Крейгу с истинной старинной вежливостью горца, — а вы не желаете одну из этих?
— Нет, спасибо, — ответил Крейг. — Я привык двигаться на своих.
Макларен засмеялся, резко и пронзительно, так что оставшиеся на ногах гости удивленно оглянулись на него.
— Приходите, — сказал он, — а если мне захочется поскучать, то я приду к вам.
