делать, когда не найдешь? Вернешься сюда и посмотришь повнимательнее?
Я был частым гостем в твоем доме. Сидел за столом с твоей женой и дочками. Ты меня приглашал праздновать день рождения жены. Как-то даже назвал братом — под градусом, правда, ну да ладно. Даже пушки у нас одинаковые: десятимиллиметровые „глоки“ из той партии, которую мы по наводке Пахана забирали у торговца в Мэриленде. Опробовали там же, на стенде у этого торговца, — по количеству пробитых голов на мишенях счет все время выходил равный.
Ясно, что ты мне никогда не простишь измены и предательства. Будешь искать, пока не отыщешь. Не сегодня, так завтра или позже, но найдешь. Никаких сомнений».
Каган вспоминал задания, выполненные на пару с Андреем. В новом приступе самобичевания вызывал в памяти зверства, которые творил над несчастными людьми, чтобы завоевать расположение Андрея. Однако спас он гораздо больше — благодаря выведанным тайным планам и раскрытым замыслам по контрабанде террористического оружия — гранатометов, пластита, возбудителей инфекций…
И все равно в ушах звучал эхом стук падающих на пол зубов, вырванных у владельца ресторана, а перед глазами стояли сожженные дома и избитые для демонстрации серьезности своих намерений Пахану и Андрею женщины.
«Мередит с Коулом такие же невинные жертвы, как те, которых я спасал, срывая планы мафии. Они в беде из-за меня. Если с ними что-то случится…»
Раздумья Кагана прервал звук спускаемой в туалете воды. В глухой тишине поток обрушился слишком уж громко. Затем раздалось шарканье Коула, возвращающегося в гостиную, — мальчик устроился на полу рядом с выключенной елкой. Царапнула по кирпичам бейсбольная бита.
— Любишь играть в бейсбол?
— Не могу, у меня же нога.
— Тогда зачем тебе бита?
— Папа на день рождения подарил. Надеялся, я вырасту и приспособлюсь как-то, даже с ногой. А я потом и пробовать перестал. Хотя люблю представлять, как отбиваю мяч.
Раздался новый скрип — это Мередит тащила плетеную корзину, чтобы усесться рядом на полу. Каган услышал, как хозяйка приваливается спиной к стене. Малыш коротко захныкал, но тут же умолк.
«Молодец, — похвалил его мысленно Каган. — Не плачь, пожалуйста!»
— Коул, я там под елкой видел подарки…
— Да, вроде есть такие.
— А что бы ты больше всего хотел?
— Чтобы папа перестал пить.
— Я с ним поговорю, когда все это закончится.
Каган намеренно сказал «когда» — этакая ниточка, протянутая в будущее, попытка придать оптимизма.
— Он не послушает, — возразил мальчик.
— Послушает, сам удивишься. Я хорошо умею убеждать. Но вообще-то, говоря о подарках, я имел в виду те, которые под елкой, — может, хочешь какой-нибудь открыть. Праздник у нас или не праздник? Мередит, вы разрешаете?
Она помолчала.
— Да, Коул, действительно открой. Не обязательно ждать до утра.
Но Коул не спешил шуршать бумагой.
— Коул, что же ты? — подзадорил его Каган.
— Как-то сейчас не хочется…
— Понятно. Ну, если передумаешь…
Несмотря на бурлящее в крови предчувствие, веки у Кагана слипались. Упадок сил от кровопотери и боли брал свое.
— Мередит, не могли бы вы сделать кофе? С кофеином, если есть. И с сахаром. Сахар мне бы очень помог.
Он услышал, как хозяйка крадется в кухню.
— Коул, это у вас вертеп? Там, на столе под елкой?
— Вертеп?
— Рождественская сцена. Фигурки Иисуса, Марии, Иосифа. Ослы, ягнята, прочая скотина, которая водится в хлеву. Пастухи.
— Да, тогда это он и есть, — понял Коул. — Только вы забыли про трех царей. Они рядом с пастухами.
— Три царя. Да. Про них забывать негоже. В Евангелии их нет, однако их роль куда более важна, чем большинство привыкло думать.
Кагана одолевала усталость. При этом в ушах стучал пульс, сердце бешено колотилось, выкачивая энергию. Надо было как-то унять легкие, раздувающиеся в бесплотных попытках хватать воздух чаще и глубже, отнимая последние силы.
Тогда он начал дышать в стрелковом ритме: задержать дыхание на три счета, потом медленный вдох на три счета, еще на три счета задержать — и медленный выдох на те же три счета.
А ведь все равно потом придется пить кофе, который пошла готовить Мередит, и снова вгонять сердце в бешеный ритм — потому что иначе, без допинга, адреналин иссякнет и Каган свалится.
«Нельзя, чтобы Мередит с Коулом догадались, какая дрянь со мной творится. Надо их еще как-то отвлечь».
Три царя.
Память вернула его на четырнадцать лет назад, в Промышленную академию Скалистых гор, прикрытие для центра подготовки спецагентов, в котором он обучался. Недалеко от Форт-Коллинза, штат Колорадо. Вспомнилась история, рассказанная одним из наставников, Робертом Макадамом, легендарным руководителем разведсети и, по слухам, бывшим иезуитским священником.
Макадам, в то время уже семидесятипятилетний, обожал находить в самых неожиданных ситуациях и сюжетах шпионский подтекст. Под Рождество он любил встать у камина и, раскуривая трубку, изложить, как он говорил, «подлинную подоплеку рождественских событий».
— Коул, хочешь, я тебе кое-что расскажу? Одну историю. Проникнемся духом праздника.
— Какую историю?
Судя по голосу, Коулу не верилось, что праздничный дух еще можно как-то вернуть.
— Про трех царей, — Каган закусил губу, чувствуя, как припекает немеющую руку под повязкой. — Однако прежде всего надо уяснить, что на самом деле они вовсе не были царями.
— Кем же они были?
— Ты не поверишь.
Часть 3
ВОЛХВЫ
— В Новом Завете три царя упоминаются один-единственный раз, почти в самом начале Евангелия от Матфея, — начал Каган.
Он не переставал смотреть в окно, пытаясь увидеть, не появится ли там кто, за снежной круговертью.
— Коул, ты когда-нибудь читал в Библии историю появления на свет младенца Христа?
Мальчик промолчал.
— Или, может, слышал в церкви, когда зачитывали эти главы из Евангелия?
— Боюсь, в церкви мы уже давненько не были, — послышался тихий голос Мередит, готовящей кофе на кухне.
— Вряд ли дольше, чем я, — возразил Каган.
Он слукавил, просто чтобы они еще чуть-чуть к нему прониклись. Днем он целый час простоял в
