кабинке. Тогда мы будем одни.
Лиза сдалась, и они вошли в паб.
— Мисс, будьте добры, две пинты горького, — заказал Джим.
— Я больше полпинты не выпью, сразу предупреждаю, — заявила Лиза.
— Да ладно тебе, — ободрил Джим. — Выпьешь, куда денешься.
После закрытия паба они брели по широкой улице к дому.
— Давай присядем, отдохнем. — Джим кивнул на свободную скамейку под деревьями.
— Нет, уже поздно. Мне домой надо.
— Погода такая хорошая, обидно задыхаться в четырех стенах. — И Джим без труда увлек Лизу на скамейку. И обнял за талию.
— Руки прочь, злобомышленник! — Лиза выдала фразу из пьесы так, как поняла ее. Джим только рассмеялся, и Лиза больше не делала попыток освободиться.
Они долго сидели молча. Пиво ударило Лизе в голову; теплый вечерний воздух пьянил едва ли не сильнее. Большая рука обнимала Лизу за талию; сбоку привалилось крепкое, тяжелое тело. Лиза снова испытывала странное ощущение — будто сердце сейчас разорвется. Лизе было душно, томно и в то же время больно — так обычно простуда начинается. Руки задрожали, дыхание участилось, воздуха не хватало. Едва не теряя сознание, Лиза всем телом подалась к Джиму; в следующую секунду ее забила крупная холодная дрожь. Джим навис над ней, обнял обеими руками, запечатлел на губах долгий страстный поцелуй. Когда он разомкнул губы, чтобы сделать вдох, Лиза отвернулась и тихонько застонала.
Потом они опять долго сидели в молчании. Лизу переполняло незнакомое прежде ощущение счастья; она бы хохотала, громко, до колик, если б не боялась нарушить ночную тишину. Совсем рядом, на церковной башенке, пробили часы.
— Господи! — воскликнула Лиза. — Час ночи! Мне надо домой.
— Здесь так хорошо! Останься, Лиза, побудь еще! — Джим крепче обнял ее. — Лиза, я люблю тебя. Я не могу без тебя жить.
— Нет, мне надо домой. Пойдем. — Она вскочила, потащила Джима за руку. — Пойдем же.
Молча они двинулись к Вир-стрит. Никого не было — ни впереди, ни позади; никто не мог их видеть. Джим больше не обнимал Лизу, они просто шли рядом, но все же не касаясь друг друга. Первой заговорила Лиза.
— Иди по Вестминстер-Бридж мимо церкви. На Вир-стрит попадешь с той стороны. А я пойду переулком, чтоб никто нас вместе не увидел… — Лиза почти шептала.
— Хорошо, Лиза, — согласился Джим. — Сделаю, как ты велишь.
Они подошли к переулку, о котором говорила Лиза. Это был узкий проход между глухих стен, иными словами, фабричные задворки; вел он к началу Вир-стрит. У входа стояли два чугунных столбика, чтобы ни конные повозки, ни ручные тележки сюда не совались.
Лиза и Джим как раз подошли к этим столбикам, когда на пустой улице появился человек. Лиза поспешно отвернулась.
— Как ты думаешь, он нас узнал? — спросила она, когда они с Джимом оказались на достаточном расстоянии. И добавила: — Видишь, оглядывается.
— А кто это?
— Он с нашей улицы, — пояснила Лиза. — Я сама ни с кем из его семьи не вожусь, но знаю, где они живут. Как думаешь, он нас узнал?
— Откуда? Темень такая!
— Но он же оглянулся! Если он нас узнал, завтра вся улица будет языки чесать.
— Мы ничего худого не делали.
Лиза протянула руку, чтобы попрощаться.
— Провожу тебя до дому, — сказал Джим.
— Не надо. Иди к себе.
— Темно; что, как ты в беду попадешь?
— Не попаду. Иди домой, оставь меня.
Лиза шагнула в переулок и остановилась, глядя на Джима. Их разделяли железные столбы.
— Доброй ночи, — сказала Лиза, продолжая тянуть руку.
Джим взял ее ладошку.
— Не хочу, чтоб ты уходила.
— Что ж делать? Я должна идти! — Лиза попыталась высвободиться, но он опустил ее руку на верхушку чугунного столбика и крепко прижал.
— Пусти! Больно!
Блейкстон не шевельнулся, только смотрел ей в глаза откровенно, требовательно. Лизе стало не по себе. Она пожалела, что пошла с ним.
— Пусти руку! — Лиза крохотным своим кулачком принялась молотить железную лапищу.
— Лиза! — с надрывом произнес Блейкстон.
— Что? — Лиза в очередной раз стукнула его по руке.
— Лиза, — Блейкстон перешел на шепот, — я хочу!
— Чего? — Лиза потупилась.
— Сама знаешь. Ну, так как?
— Нет.
Он навис над ней и повторил:
— Так как?
Лиза молчала, только молотила его кулачком по руке.
— Лиза, — Джим говорил хриплым, низким голосом, — Лиза, я хочу.
Она все молчала, прятала глаза и как заведенная била его кулачком. Он поймал ее взгляд. Кулачок застыл в воздухе, Лиза смотрела на Джима с полуоткрытым ртом. Внезапно Блейкстон как бы встряхнулся, ударил Лизу кулаком в живот так, что она зашаталась, и распорядился:
— Пошли.
И они скрылись в темном переулке.
8
Воскресный утренний сон миссис Кемп всегда был несколько крепче и продолжительнее, чем сон субботний или, скажем, пятничный; иначе Лиза в то воскресенье вовсе бы не выспалась. Она проснулась, потерла глаза; постепенно вспомнила, и как ходила накануне в театр, и все остальное. Лиза вытянула ноги и испустила блаженный вздох. Сердце ее переполнял восторг; она думала о Джиме, и по телу разливалась любовная истома. Она закрыла глаза и представила его теплые губы; закинула руки, словно обнимая его за шею, словно приближая к себе; она почти ощущала, как колючая борода касается щек, а сильные крепкие руки подобно тискам обхватили талию. Лиза улыбнулась и снова глубоко вздохнула; затем выпростала руки из ночной рубашки и принялась их рассматривать. До чего худенькие, просто пара косточек, ни мышц, ни жирка; и бледные, все в сложном узоре набухших вен. Лиза не замечала, что кисти у нее огрубевшие, красные, в пальцы въелась грязь, а ногти обломаны, а то и обкусаны до мяса. Она поднялась с постели и стала глядеться в зеркало над каминной полкой. Воспользовалась пятерней как расческой, улыбнулась сама себе. Личико у нее было востренькое, зато щечки свежие, бело-розовые, а глаза большие, темные, как и волосы. Лиза чувствовала себя ужасно счастливой.
Одеваться не хотелось; хотелось мечтать. Лиза кое-как собрала волосы в узел, набросила юбку прямо на ночную рубашку, села у окна и осмотрела комнату. Большая часть украшений интерьера, имевшихся в распоряжении миссис Кемп, концентрировалась на каминной полке. Основу композиции составляли груша, яблоко, ананас, гроздь винограда и полдюжины пухлых слив, искусно сделанные из воска и весьма популярные в середине этого славнейшего из царствований. Каждый плод был выкрашен в оттенки, предназначенные ему Природой — яблоко щеголяло красными боками, виноградины отливали иссиня-
