Так в чем же кроется разгадка этого странного на первый взгляд выбора, ведь чем-то он продиктован? Попытаюсь предложить свое собственное объяснение. Оно может показаться кому-то еще более странным, чем выбор, сделанный героиней книги, даже вызвать возмущение. Еще бы: за спонтанным, ни к чему не обязывающим поступком вдруг пытаются обнаружить глубокий смысл, таинственную подоплеку! Но напомню, что задача автора не только рассказать о своем герое, его задача истолковать поступки, складывающиеся в единство судьбы, увидеть в каждом отдельном движении тот смысл, который, вполне возможно, не заметен даже тому, кто эти поступки совершает.
И более того, как раз неосознанность, ничем будто не вызванная тяга, желание поступить так, а не иначе указывают на скрытую предопределенность таких поступков, на направленность душевных движений. Так складывается тайный узор судьбы, чтобы выступить сразу, во всем своем великолепии, — когда человека уже не будет…
Но пока речь идет о выборе, сделанном вчерашней школьницей. Отправиться в чужой город, где ей придется приобретать чисто мужскую профессию, изучать объективы, лентопротяжные механизмы и работу мотора, а затем, после окончания техникума, возиться с киноаппаратом, поднимать тяжеленные железные коробки с катушками пленки… Зачем? Почему? Следует ответить вопросом на вопрос: а что, собственно, делает киномеханик, в чем смысл его ремесла? Однако не стоит торопиться с ответом.
Лопнувшая и подклеенная во многих местах пленка, треск слабенького движка, характерный запах горячего машинного масла и пыли — да, все это неотъемлемые атрибуты работы киномеханика, так же как неизменный и обидный крик «Сапожник!», сопровождаемый пронзительным свистом, если пленка рвется в очередной раз или смена катушек слишком затягивается (ведь речь идет о времени, когда киномеханик часто работал с одним проекционным аппаратом).
Все так, но почему бы не взглянуть на вещи шире? Киномеханик обладает способностью, которой обделены обычные смертные, разве что за исключением профессиональных волшебников и колдунов. Он вызывает тени людей, причем совершенно неважно, тени ли это живых или умерших, и по желанию публики без конца разыгрывает события, которые отделены от присутствующих и дальним расстоянием, и временем, когда они происходили. А точно ли происходили?
Кинематографический луч, направленный опытной рукой киномеханика, может проникнуть и в еще не бывшее, то бишь в гипотетическое будущее, и в не бывшее вовсе никогда, он может мучить бедные тени, беспрестанно вызывая их и неохотно отпуская на покой, чтобы в самом скором времени, когда в зале соберется очередная порция публики и начнется новый сеанс, на потребу ей снова вывести на белое полотно только что отпущенных на свободу рабов проекционного луча.
Не стану возражать тому, кто вдруг посчитает, будто сказанное здесь перебор. Если люди лихорадочно перелистывают книги и брошюры о колдунах и ведьмах, читают публикации в современных газетах о свадьбах вампиров и о местах обитания зомби, если, в конце концов, сейчас этот человек держит в руках книгу из серии о великих пророках, у него, должно быть, есть собственное мнение, которое можно только уважать.
Впрочем, собственное мнение есть и у автора. Более того, рассказанное им никакая не новость, давным-давно о таинственной природе кинематографа догадались самые прозорливые наблюдатели, и слова их, расцвеченные залихватской иронией, порождены именно ужасом перед открывшимися перспективами нового тогда искусства.
«Великий жезл власти дал людям кинематограф. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» — этот возглас перестал уже быть риторическим. Пусть Фальер только раз приезжал к королю Эдуарду, пусть он приезжал к нему только на мгновение, и жизнь тотчас же подхватила и унесла его дальше, пусть даже после этого мгновения он исчезнет с лица земли, но самое это мгновение, когда он сидел в коляске и приподнимал цилиндр, и чесал переносицу, и любезно улыбался, — оно выхвачено из цепи других, остановлено и может повторяться до скончания века; оно задержано на тысячи лет и попало в руки к прыщеватому парню, который, как Фауст, как Иисус Навин солнцу, крикнул всему этому: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» — так писал еще в 1908 году популярный критик Корней Чуковский.
Фельетон — особый жанр. Фельетонист ставит перед собой задачу во что бы то ни стало развеселить читателя, а для того всячески принизить то явление, о котором пишет, даже тогда, когда явление это скорее способно ужаснуть — столь оно огромно: «Само время побеждено — и пространство! Сюда, на Разъезжую улицу, на угол Разъезжей и Коломенской, в маленькую грязную залу, где прежде был низкопробный трактир, сходят во всей красе и величии Альпы! В афише написано: «Путешествие по Северным Альпам». И сверкают снега, и зияют пропасти, а мы проходим черные туннели, и — под аккомпанемент тапера — проносятся и пляшут перед нами, как перед окнами поезда, неподвижные, далекие, отстоящие за тысячу верст гордые, великолепные горы. Исполнилось слово Писания. Мы сказали горе: сойди с места! — и сошла гора, и пришла сюда, на угол Разъезжей и Коломенской, и заплясала под музыку тапера. Магомету уже не нужно подходить к горе: пусть отдаст семнадцать копеек за вход, и гора подойдет к Магомету. Великий жезл власти дал людям кинематограф».
Разумеется, делая свой выбор, Джуна ничего не знала об открытиях дореволюционного фельетониста. Не знала о них хотя бы потому, что статья «Нат Пинкертон и современная литература» не перепечатывалась более шестидесяти лет, а старая книжка Чуковского, где она была опубликована, чрезвычайная редкость даже для столицы, а где уж ее достать в маленьком провинциальном городке?
Другая книга, которая могла бы родить дальние ассоциации между современным ремеслом и старинным колдовством, в те времена тоже была не слишком доступна. Правда, в небольшом городке, где жизнь протекает размеренно и жители ревностно хранят раз заведенный уклад и привычки, более доступна, чем в большом городе, — там она была почти под запретом. Речь идет о Библии.
Сама Джуна многократно подчеркивала, что она христианка, православная, но не делает различий между верующими разных религий — буддистами, иудаистами, мусульманами, католиками или протестантами, ведь Бог един для всех. И может быть, потому люди разных вероисповеданий часто принимали ее за свою. С Библией она знакома, тем более что в Библии упоминается и Сардисская церковь, от которой ведет свой род Джуна.
Но это — в Новом Завете, а в Ветхом Завете есть эпизод, который может кое-что прояснить в характере Джуны и в ее отношении к миру.
В одной из глав I Книги Царств рассказывается о первом израильском царе Сауле и о знаменитой Аэндорской волшебнице, к которой обратился он с неожиданной просьбой. Положение Саула оказалось безвыходным: в силу особых причин он изгнал гадателей и волшебников из страны, а его собственные пророки не могли дать дельного совета. Между тем враги собрали войска для нападения на Израиль. И, как сказано в Библии, увидев вражеский стан, Саул «испугался, и крепко дрогнуло сердце его».
Кто даст нужный совет, кто предскажет скорое будущее? Саул приказал отыскать женщину- волшебницу, чтобы та вызвала тень пророка Самуила (почему обязательно женщину, в священной книге не уточняется).
Но предоставим слово первоисточнику: «И отвечали ему слуги его: «Здесь, в Аэндоре, есть женщина волшебница».
И снял с себя Саул одежды свои и надел другие, и пошел сам и два человека с ним, и пришли они к женщине ночью. И сказал ей Саул: «Прошу тебя, поворожи мне и выведи мне, о ком я скажу тебе».
Но женщина отвечала ему: «Ты знаешь, что сделал Саул, как выгнал он из страны волшебников и гадателей; для чего же ты расставляешь сеть душе моей, на погибель мне?»
И поклялся ей Саул Господом, говоря: «Жив Господь! Не будет тебе беды за это дело».
Тогда женщина спросила: «Кого же вывесть тебе?» И отвечал он: «Самуила выведи мне».
И увидела женщина Самуила, и громко вскрикнула, и обратилась женщина к Саулу, говоря: «Зачем ты обманул меня? Ты — Саул».
И сказал ей царь: «Не бойся; что ты видишь?» И отвечала женщина: «Вижу как бы бога, выходящего из земли».
«Какой он видом?» — спросил у нее Саул. Она сказала: «Выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду». Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицом на землю и поклонился.
И сказал Самуил Саулу: «Для чего ты тревожишь меня, чтобы я вышел?» И отвечал Саул: «Тяжело мне очень. Филистимляне воюют против меня, а Бог отступил от меня и более не отвечает мне ни чрез
