-Да я ведь - младший лейтенант, - попытался поправить лекаря Фёдор.
-Да кто ж будет такое длинное звание-то в лесу произносить! - засмеялся натянуто лекарь. - Не успеешь опомниться, как и в капитаны произведём! Ещё короче будет звучать. Воевать без шума не получится, потому как жрать хочется каждый день. Район у нас тут бедный, сам видишь - болото. Здесь что ни семья, отдавать нам что-нибудь мало кто хочет. Так что мародёрничать-то придётся. Что - немцы, что - мы для некоторых здесь - одно и то же. А идти искать счастье за линией фронта, чтобы опять вдруг попасть в окружение из-за отсутствия патронов смысла вам нет!
Лекарь почему-то посмотрел в окно, будто пытался увидеть скрвышихся за деревьями солдат, и закончил:
-Так что, как выздоровеешь, руководи, как знающий военное ремесло. А уж я постараюсь.
Наверно, надо было как-то ответить этому скользкому типу, может быть, прикрикнуть, напомнить, что они всё ещё - советские люди, а не какие-нибудь бандиты. Фёдор был уверен, что СССР непременно победит зарвавшихся фашистов. Но эта уверенность была в то время, когда болел только желудок. Теперь же он ждал, когда ноющая боль в переломе начнёт затухать. С рукой, зажатой в липовой коре, патриотизм его дал серьёзную трещину. Хотелось материться громко и безнадёжно ещё и потому, что обратной дороги в воинскую часть, которая неизвестно сейчас где, просто нет!
Да и срастаться перелом будет не одну неделю, и правильно ли срастётся. Морщась от боли при попытке сменить позу, Фёдор уже не думал о предложении лекаря, как о чём-то серьёзном. Его нисколько не радовало повышение по службе. Даже смеяться по поводу легко заработанного ромбика на петлицу в голову не приходило. Наверно, правильно было затаиться и действовать по обстоятельствам, пока же надо было дольше жаловаться на боль в руке, и бежать от этих горе-партизан.
глава 8
Друзья появились как-то неожиданно. Однажды в эту улицу забрёл Славка. Коля играл с соседским мальчиком Юрой в городки. Фигуры неохотно вылетали из очерченного квадрата. Палки были разной длины и совсем различного веса. Попасть было мудрено. Славка был плотоно сбит, достаточно силён и стал вышибать не не только 'пушки' и 'колодец' с завидной точностью, но и 'запечатанное письмо'. Дружба с ним укрепилась и с помощью игры в домино.
Когда играли у Славки в доме, его мать, с вечно недовольным выражением на лице, кричала Славке прямо с первого этажа сходить за водой или за хлебом. И когда какой-то тенор заливался из чёрной тарелки на стене - 'то ли луковица, то ли репка, то ль забыла, то ли любит крепко!' - Коле хотелось дослушать любимую песню, но никогда это не удавалось. Коля уже знал - семья Славки готовится обедать или ужинать.
В это же время на улице стал кататься нескладно скроёный мальчишка на подростковом велосипеде. К тому времени, когда Коле исполнилось четырнадцать лет, он уже умел кататься. В пионерском лагере посёлка Пычас неизвестно каким чудом оказались два подростковых велосипеда. В очередь стояли всего несколько ребят из обеспеченных семей. А кто не умел кататься, сидели на скамейке и с завистью поглядывали на мчавшихся по кругу небольшого стадиона.
Коля улучил момент, когда многим ребятам наскучило и кататься, и смотреть на катающихся. Он взял велосипед, залез на него верхом, поставил одну ногу на педаль и оттолкнулся другой ногой. То ли он долго наблюдал за катающимися, то ли вестибулярный аппарат его был идеально настроен, но он сумел проехать почти два метра. Постепенно он научился и вторую ногу ставить на педаль, а там и педали закрутил. За оставшиеся две недели отдыха в пионерском лагере велосипед полностью подчинился его стараниям.
Витька понравился своей щедростью. Коля первым прокатился на новеньком велосипеде. Новый друг незамедлительно стал учить его игре в шахматы. Удивительная игра привлекла Колю непредсказуемостью результата. Учёба стала хромать на две ноги. Рисование в ИЗОстудии, шахматы и уличные игры отнимали так много сил и времени, что было удивительно, как удавалось Коле по геометрии, алгебре и физике зарабатывать неустойчивые тройки.
Позже и остальные предметы стали из двоек и четвёрок иметь среднеарифметические цифры.
Седьмой класс в школе номер 16 был последним. Сама школа была деревянной, достаточно просторной, чтобы в каждом классе потели сорок детишек в две смены. Директор школы пережила блокаду в Ленинграде, привезла с собой техничку, сухопарую, крикливую, вечно недовольную быстро носившейся во время перемен оравой учеников.
Высокопарные выступления директора школы всегда заканчивались просьбой сочувственно относиться к труду уборщицы Кати, которая едва не померла с голоду в городе Ленина. Она так и называла Ленинград городом Ленина. Слово 'голод', конечно, понимали все. Но тётя Катя продолжала орать изо дня в день, отчего большая половина учеников город Ленина никак не связывала с мощным гоолосом высокой старой технички.
Школа номер шестнадцать была просто набита детдомовцами. Это было время многих погибших отцов. Почему у этих детей не было и матерей, Коле было непонятно. Ведь у него мама была.
У многих учеников были и мамы и папы. Папины дети были прилично одеты, выглядели самостоятельными и здоровыми. Они же и учились вполне прилично.
За время учёбы в деревянной школе Коля обнаружил, что некоторые ученики скрывали, что хорошо рисуют.
В большом классном коллективе успехи у всех, конечно, были разными.
В седьмом классе учиться стало легче. То ли ученики повзрослели, то ли повлияло, что Колю выбрали главным редактором общешкольной стенной газеты, но обижать его перестали.
Дядя Лёша незаметно вписался в родственники, стал реже ходить домой к своим более взрослым детям. Прасковья стала меньше материться, потому что стала окультуриваться рядом с совершенно не ругающимся 'интеллигентом в подштанниках.'
Петя продолжал ненавидеть дядю Лёшу. Вообще Петя становился уже совершенно нетерпим и для Коли. Вероятно, дыухнедельная кома не отразилась положительно на его мозгу. Если Коля учился плохо из-за разбрызгивания своих умственных усилий на разные виды творчества, то Петя тратил все лучшие силы молодости на помощь Прасковье в огороде, носил воду, ходил в магазин за продуктами, а вот уроки выполнять ленился подозрительно старательно.
Всплывала пословица - 'в семье - не без урода'.
Но пора вернуться к друзьям Коли. Витя был сыном Главного химика завода по выплавке стали, был прилично обеспечен и часто приглашал Колю к себе в гости поиграть в шахматы. При этом он неизменно выигрывал. Родители, видя, как гость переживает, приглашали его к столу и смягчали огорчение манной кашей, вкусной и питательной, по их мнению. Коля наедался так, что готов был проигрывать в шахматы в любой день, не огорчаясь.
Но, как говорится, благодарность имеет свои границы. Дядя Лёша принёс Коле книжку по теории шахмат, и Витя стал постепенно терять своё преимущество. Но это происходить стало много позже. Всё же Витя воспитывался в интеллигентной семье, и Коле надо было подниматься над тем уровнем вахлачной жизни, из которой обычно обитатели шли в заводскую проходную и трудились до пенсии у станка токарного, фрезерного, у напильника и отвёртки.
И это был лучший вариант. Обычно же, дело заканчивалось трудом грузчика, такелажника или сантехника. Коле хотелось стать художником, и в этом его желании Прасковья была первой помощницей. Правда, тройки в дневнике угрожали не сбыться этой мечте. На такие же отметки учился и Славка. Отец у него был шлифовщик. В заводе был награждён орденом Ленина, считался работником положительным. В разговоре был скуп на слова, как и сам Славка.
Витя и Славка учились в одном классе на год позже Коли. Но Витя учился легко и успешно.
Витя был не только умнее и Коли и Славки, но он ещё и слушал голос Америки, так как у них в доме был крутой радиоприёмник. Прасковья уважала Славку и с подозрением относилась к Вите. Сама мать Коли тянулась больше к простым людям, которые выглядели, как раскрытая книга.
