увидели.
-Да чего там! - перебил её Андрей, - Хорошо, что догадался! А мы тут с хозяином сговорились переночевать, ну и отогреться. Так ведь, Михалыч?
-Да нешто я враг вам! - заторопился подтвердить хозяин бани. - В доме-то немцев нет, но вдруг как придут! Что я скажу им? - добавил он после паузы.
-А много немцев в деревне? - забеспокоился Фёдор.
-Да сейчас их вообще-то нет. Но утром были, а вот почему убегли, что-то не пойму.
Спать они стали на постланном хозяином тряпье. Удобства не было даже минимального, но утомление как физическое, так и нервное сказалось. Да и в сравнение с землянкой здесь было гораздо теплей и спокойней. Деревянные стены, напоминающие мирное время, как-то успокаивали. Верилось, что здесь немцы их не найдут, даже если заявятся в деревню.
Ранним утром хозяин принёс скромный запас продуктов. Весь день они бесцельно просидели в бане. Отсутствие немцев в деревне действовало расслабляюще, скромный завтрак и обед тянули ко сну.
Хозяин не торопил их покинуть убежище как можно скорее, только надоедал вопросами - что же дальше будет?
Его интересовало, кому теперь подчиняться - Сталину, который теперь недосягаемо далеко или немцам, которые - здесь с криками - 'ахтунг', 'шнель' и русским словом 'расстрел'.
Ни Фёдор, ни Андрей в ответ ничего вразумительного пожилому хозяину сказать не могли. Им было достаточно, что животы от голода не пучит, что ноги отдыхают в сухих сапогах, которые они боялись снять на случай бегства.
В доме с хозяином жили жена хозяина и древняя старуха - его мать. Обеих женщин разбирало любопытство, кого это прячет Михалыч в бане. Но это не было проявлением животного страха. Просто и женщинам хотелось знать что-то о войне, которая проносилась злой птицей где-то рядом, задевая пока ещё не больно крылом и их деревню. Деревушка была достаточно далеко от дорог, по которым с запада на восток двигались танки и тяжёлая техника. Но грозный гул самолётов, которым было всё-равно, где лететь, постоянно напоминал об опасности.
Страх в такие деревни придёт позже, когда начнёт шириться партизанское движение. Делиться всем придётся и с теми, кто за Сталина, и с теми, кто - за Гитлера.
Вечером хозяин принёс охотничье ружьё и патронташ, набитый патронами.
-Без ружья мне здесь будет спокойней, а вам какая-нибудь польза будет. Медведя уложите запросто. В лесу без ружья никак нельзя.
Хозяин беспокойно мельтешил глазами, что-то его сильно волновало.
-Уходить нам пора? - спросил Фёдор.
-Да тут что-то кулак недобитый крутиться стал. Думаю, неспроста это. Целее будете. А я вот вам на дорожку принёс и варежки. Зима ведь уже ко двору подбирается. Сами-то как-нибудь обойдёмся, и баба новые свяжет. А я тут пошукаю, кто в партизаны-то хочет. Может, и с вами захотят уйти. Ночь-то терпит, а утром уж непременно надо уходить.
Утром приятная жизнь закончилась. Хозяин и два мужика втащили два мешка картошки под навес, хозяин поделился спичками, солью, добавил ко всему этому кусок солёного свиного сала.
-Знакомьтесь, Иван и Егор! - сказал хозяин бани. - Желают воевать с врагом. Ружьё у них одно на двоих, но попадают в живность без промаха.
Познакомились без особых формальностей, скорее обрадовались, что теперь связь с деревней будет прочной.
-А трудности не пугают? - спросил Фёдор, скорее для видимости, понимая, что крепким мужикам в деревне находиться гораздо опасней. Немцы на каждого мужика в деревне смотрели как на помощника партизан и при малейшем подозрении суд был коротким.
От Ивана и Егора Фёдор узнал о трагедии, разыгравшейся с отрядом партизан, когда они добрались до разрушенных землянок. Женщин и детей через их деревню увели дальше, и о судьбе их они ничего не знают. А партизаны ушли по болоту, которое немцы обстреливали. Стрельба из пушек была хорошо слышна.
В землянке, которую облюбовали Фёдор и Андрей, Иван и Егор оставаться не советовали. Они просто предложили пойти ещё в одну деревню, которая даже не была отмечена на картах местного масштаба. Из неё перед войной были переселены полтора десятка человек поближе к конторе колхоза 'Путь Илича'. Две старухи и старик не захотели покинуть свои дома, дожили до войны и померли то ли от страха, послушав радио, то ли гул самолётов их напугал смертельно.
Два дома оказались добротными, остальные зияли пустыми глазницами, заборы исчезли в печах стариков, сараи печально покосились и заросли лебедой. Ни дорожек, ни тропинок не сохранила природа. Бурьян был уже засохший, ломался под сапогами с хрустом, мелкий ельник и берёзки вперемежку с осинами заставляли путников обходить целые заросли.
На самом деле, лучшего места для новой партизанской базы трудно было бы найти. Нужно было только подремонтировать, утеплить стены, окна двух домов, которые едва высились в этой чаще. Оставалось заготовить дрова.
На разведку пошли Фёдор с Иваном, взяв два ружья. Иван хорошо знал местность, поэтому шли к автомобильной дороге без карты. Идти пришлось долго, постоянно напрягая зрение, пытаясь уловить малейшую опасность. Только к вечеру перед ними открылась просека. Дорога, мало наезженная, больше походила на сообщение между сёлами, но с двумя охотничьими ружьями только на этом просёлке можно было рассчитывать на какой-нибудь успех.
Дошли вдоль до крутого поворота дороги, здесь залегли и стали ждать. Иван был по-деревенски молчалив, Фёдору, когда он нервничал, опять портил настроение желудок. Он крепился и тоже молчал. Часа три ожидания не дали никакого результата. От этого Фёдору пришла мысль, что они неплохой выбрали район для партизанской базы. Но пришлось вернуться ни с чем.
В следующий раз с Иваном пошёл Андрей. Было решено, что они пройдут дальше, поэтому продуктов взяли на сутки. Рано утром они ушли тем же маршрутом. Ожидание было томительным и долгим. Только к утру третьего дня разведчики порадовали оставшихся своим возвращением. Наградой были две немецкие гранаты, автомат и два рожка с патронами немецкого изготовления.
глава 29
Экзамены наступили, как всегда, неожиданно. Как бы студенты ни тянули время, как бы ни трепали свои нервы ожиданием неминуемой расплаты за бесцельно потерянные часы, дни и даже месяцы, экзаменационная сессия всегда сваливалась, как снег на голову. Группа 'А' была на редкость сплочена студентом Карачёвым, единственным коммунистом на худ-графе с большим партийным стажем. Наверно, поэтому он был избран парторгом факультета, и едва ли
кто-нибудь из преподавателей-художников решился бы поставить ему два по рисунку или живописи.
Но вот по общеобразовательным предметам педагоги были независимы, отчего по русскому языку за диктанты бывший старшина морской службы неизменно получал двойки. Неприязнь к удачливому студенту хилого сложения росла неудержимо у парторга, который из-за своей вечной неуспеваемости организовывал всю группу для изготовления шпаргалок.
К своему тридцатилетию позабыв все свои школьные познания, которые и без того были посредственными, в чём Николай не сомневался, Карачёв не столько заботился о группе 'А', сколько о своём неустойчивом положении у стола экзаменаторов. Николай соглашался написать шпаргалку, но воспользоваться помощью отказался наотрез. Ему претила такая система зарабатывания диплома.
Николай считал, что самая обычная тройка, на которую он подготовится к экзамену, даст ему хоть какие-то познания, которыми как-нибудь удастся воспользоваться в будущей работе. Участвовать в изготовлении шпаргалок приходилось, чтобы не портить отношения с КПСС в лице старейшего студента Карачёва, которого панически боялись обидеть преподаватели рисования и живописи. Бездарный
