полновзвешенными клавишами и той же конторы аудюха. Библиотека звуков, правда, пиратская, зато дешево и сердито. Пока винда загружается, достаю наушники, нечего домашних будить, подключаю к устройству ввода и вывода звуков. Ммм, хочу классическое фоно, задумчиво касаюсь клавиатуры, клавиши гладкие, чуть холодят кожу пальцев, впору представить, что материал клавиш слоновая кость и черное дерево. Аккорды ложатся сами собой, в ушах звучит старинная и немного печальная музыка Альбинони. Квартира растворяется, передо мной клавесин, под ногами узорчатый паркет, и через стрельчатые окна на него падает подкрашенный цветными стеклами солнечный свет. - Ой, мам, добр утр, не заметила, как ты вошла. Мама улыбается, она всегда так улыбается, когда видит меня за инструментом. Ей самой не удалось даже в музыкалке поучиться, поэтому для нее музыканты - это люди почти потусторонние и, без всякого сомнения, великие. Поэтому она очень гордится и хвастается моими успехами на этом поприще направо и налево. Зато соседи вешаются, недавно ко мне подходит соседка, тетя Роза, и говорит: -Ляззат, ты так красиво поешь, только можешь петь не по ночам. Это я записывала внезапносочиненную песню. Аранжировка то записывалась слышимая только мной в наушниках, а вот когда я стала голосовую партию писать... Сегодня мне надо ехать на объект проводить съемку, конечно, громко сказано объект, скорее пустырь, заваленный каким-то строительным мусором. Я забираюсь на пассажирское сидение квадратной праворукой мазды, Арман устраивается за баранкой. Арман - это тот самый дизигнер провокатор, благодаря которому я заболела горами. Съемка проходит штатно, т.е. я изображаю из себя памятник с линейкой, регулярно меняющий место дислокации, при этом вся умудряюсь перемазаться и наколоть ногу на хитро замаскировавшийся гвоздь, Арман ругается и требует доделать начатое, а потом хоть под машину кидаться. Я обижаюсь. Ему хорошо говорить, на нем камуфляжные штаны и какая-то серо-зеленая куртка, будь на них хоть килограмм грязи - и то не заметно будет, а я, как назло сегодня в светлых джинсах и белой куртке. Теперь штаны только фтопку, мало того что почернели, так еще и гвоздь этот распорол приличную дырищу. - Ладно, не дуйся, как мышь на крупу, я тебя сейчас до дома доброшу - переоденешься - решил смилостивиться надо мной этот тиран. Добрались на удивление быстро, пробок почти не было, хотя пришлось ехать в центр из тьмутараками под названием Калкаман, вроде и в черте города, но обычно пока туда доберешься можно роман написать, сидя в машине. Дома, с облегчением скинув изгвазданные шмотки в бельевой бак, решаю никуда сегодня больше не ехать, нафик, нафик, карма сегодня нехорошая. Я лучше поиграю немного... на фортепиано, пусть соседи, кто не на работе вешаются. Увлекшись, я опять не заметила, как вошла мама, только закончив, вздрагиваю. - Фу, мам! Так и до инфаркта можно довести, а почему ты не на работе? - Мне что-то нездоровится - бодрится моя хорошая - сегодня, представляешь, когда я на работу ехала, какой-то ненормальный как накинулся и давай кусать всех кто под руку попал. - Он тебя покусал? - вскакиваю со стула и сжимаю кулаки, в готовности покусать сама того, кто осмелился обижать мою маму. - Да успокойся ты - смеется она - я далеко стояла, только палец чуть-чуть тяпнул, там такая суматоха была. Его потом еле спеленали, вздыхает ма, а на вид такой приличный. А плохо я себя уже на работе почувствовала. - Так! - я настроена решительно - я тебя сейчас уложу и напою чаем, еще позвоню в скорую, спрошу надо ли какие-нибудь уколы делать, вдруг у него было бешенство. - Ну ты скажешь! - снова смеется - это собаки бывают бешенные. - Ладно, зубы мне не заговаривай, давай в постель. Только руки помой и лицо - кричу ей вдогонку. Пиик, пиик, пиик. Да что за дела! Они там что, заснули или умерли все, а если у человека инфаркт? Битый час я набираю сто три (1), и хоть бы одна сволочь подняла трубку. За то время пока мама была дома ей стало хуже. Глаза у нее стали мутные, лоб весь в испарине и говорит она уже еле-еле, неразборчиво. Я сижу рядом и держу ее за руку, я не дозвонилась ни с скорую, ни к одному из знакомых врачей, ни в справочную, единственный человек который поднял трубку - папа. Я сижу, глажу маму по щеке, бессильно кусаю губы и жду отца, я уверена, он приедет и все будет хорошо, он все знает, он все сможет. Наверное, это иллюзия, но мы с мамой всю жизнь были за папой как за каменной стеной. Отец врывается в квартиру, как будто собрался брать его штурмом. Не разуваясь залетает в спальню, неровным кивком головы сгоняет меня со стула, плюхается на него сам. - Как ты, родная? Мама, в его присутствие как будто оживает - Ничего, только слабость. Я с ужасом слушаю ее голос, такое ощущение что у нее проблемы с дикцией или она набрала полный рот и пытается говорить. Папа, похоже, тоже шокирован, он растерянно оглядывается на меня. Я уже не скрывая слез пячусь к двери. Мне нечего сказать, я не знаю что делать, такое чувство что это кошмар, надо только проснуться. - Папа - прошу я - сделай что-нибудь я не смогла никому дозвониться, в скорой трубку никто не берет. - Хорошо - кивает он - сейчас я отвезу маму в больницу. Ты можешь адреса глянуть, какая там ближайшая, справочник должен быть в прихожей, 'Наш город' вроде. -Сейчас - я срываюсь с места, хоть что то делать. Ага вот он, начинаю судорожно листать страницы: реклама, реклама, да сколько же ее тут, ага, экстренный вызов, так, это телефоны, замечательно, конечно, но мне нужен адрес. Ага! Больницы, страница двести девять. Так, Демченко, это неизвестно где, Военный Госпиталь, тоже неблизко, Калкаман, далеко, и это, и вот это, ага! Городская клиническая больница номер двенадцать то, что надо! -Папа! Я нашла! - я влетаю в спальню потрясая справочником и натыкаюсь взглядом на съежившуюся фигуру отца. В груди разливается холод. Отец поворачивается, у него глаза побитой собаки. -Уже не надо - выдыхает он. - Почему, не надо? - я не хочу понимать, не могу, о чем он! Мы стоим, как памятники самим себе. Я напоминаю себе зависшую винду, просто стою, ни мыслей ни чувств, только холод в груди перерастает в жжение. И тут мама начинает вставать, уф, от груди отлегло! Папа с выдохом кидается ей на грудь. Происходит что-то настолько страшное, что меня не хватает уже ни на ужас, ни на удивление. Моя мама хватает отца за одежду и вгрызается ему в шею. Я смотрю, и у меня крепнет уверенность - это сон, такого не бывает, это просто кошмар, и я сейчас проснусь, и все будет хорошо. Эта сцена достойна фильма ужасов, где злые вурдалаки жрут несчастных людей, родители в каком-то нелепом и страстном объятии, вся кровать залита кровью, брызги на стенах, на бело-розовом, в мелкий цветочек пододеяльнике кровавые отпечатки ладоней. Я начинаю пятиться, но на меня не обращают внимания. Тихо прикрываю дверь, в замочной скважине ключ, поворачиваю его на один оборот, продолжая пятится, иду задним ходом, как рак, пока не падаю на диван гостиной. И тут меня разбирает смех, я смеюсь и плачу и все это вместе, а потом мутная, гадостная волна сгибает меня пополам. - Буэ - меня тошнит прямо на ковер, мы его покупали с мамой на барахолке, долго ходили и приценивались. Теперь на нем добавляются не предусмотренные дизайном пятна, но мне как-то все равно. В себя я прихожу от телефонного звонка. Телефон противно пиликает, надрывается, а отзвонив положенное, после небольшой передышки, начинает снова. На рефлексах поднимаюсь и иду за трубкой. - Да. - Лизхен, это Вова, у тебя все нормально? - нет - слова приходится выдавливать из себя, как будто это не слова, а колючие шары. - все плохо - мама и папа - дальше горло перехватывает спазмом, и я замолкаю. - Лиз, я сейчас буду, ты меня дождись. А - пауза - мама и папа, где они сейчас? - В спальне, я их закрыла. - Слава Богу - облегченно выдыхает он - ни в коем случае не открывай их, ты слышишь? - Да, Великанов, не кричи так. - Лиза, я тебя очень прошу, сядь, ничего не трогая, я буду у тебя через полчаса. - Хорошо - эмоций у меня уже нет. Я роняю телефон на пол и иду на кухню, пошарив на полках, вытаскиваю отцовские сигареты, он курит, вернее, курил, когда волновался или наоборот, во время праздников и застолий. В пачке лежит зажигалка, я вытягиваю цилиндрик сигареты, рассматриваю внимательно его со всех сторон и заталкиваю к себе в рот той стороной, где фильтр, щелкаю зажигалкой и тяну воздух через палочку с табаком. На этот раз меня сгибает пополам от кашля - никогда ни курила, ни разу в жизни, но ведь надо когда-нибудь начинать? Вова приехал через полчаса, тютелька в тютельку. Маме бы это понравилось. Противный сигнал домофона заставляет меня подняться и идти открывать дверь, встречать гостя, вообще, шевелиться. Делать этого не хочется, хочется замереть и не двигаться. Мы долго стоим у порога, он по ту сторону, я по эту, никто не решается заговорить первым. Потом Великанов, как более решительный и инициативный, решительно шагает и сграбастывает меня в свои могучие объятия. Тут меня снова прорывает и я, размазывая сопли, захлебываясь в слюне, начинаю рассказывать события получасовой давности. - Зая, солнышко, бедная моя, не плачь. Вернее, плачь, плачь, легче будет. Речь его журчит ручьем, удивительно, где только он столько ласковых слов взял, никогда бы не подумала, обычно он только скабрезничает. Его внимание разхолаживает меня окончательно, и я начинаю истерить по новой. - Да, блин - чешет Великанов затылок - посиди маленько - определяет он меня на диван - я сейчас. Ведро холодной воды на голову, это вам не два пальца об асфальт. Помогает здорово. - спасибо - моментально успокаиваюсь я - больше не буду. - Вот и ладушки - вздыхает Вова - а то мне надо тебе кое-что сказать. - В любви признаться? - пытаюсь шутить я. - Ну можно и в любви, но вообще-то я не про это хотел поговорить - он мнется и вздыхает - тут такое дело... да ты уже видела, короче, мертвецы оживают. Лицо мое начинает само по себе
Вы читаете Бедная Лиза
