удары орудийных выстрелов.
– Слыхал, Василий Федорович, как сегодня отличились твои друзья самотопы? – проговорил Стессель. – Оказывается, еще месяц тому назад Григорович получил сведения о предполагаемом на сегодня прибытии одного из пароходов с боевыми припасами и продовольствием, который должен был прорвать морскую блокаду. Он и появился у Голубиной бухты около полудня. Твои артиллеристы об этом ничего не знали и, когда пароход стал подавать сигналы, обстреляли его, решив, что он дает знаки японцам. Он отошел от берега, а тут к нему подлетел японский миноносец и увел с собой на виду у нас! Самотопы же появились лишь значительно позже. Так и пропали наши снаряды, а их там было несколько тысяч и сто тысяч пудов продовольствия.
– Арестуй немедленно, Анатолий Михайлович, всех адмиралов и перевешай как изменников, – вскочил с места Никитин. – Иначе я собственноручно их перестреляю.
– История столь невероятна, что заставляет меня сомневаться в ее правдивости, – отозвался Белый. – Моряки мне не рассказывали ничего подобного.
– Мы получили об этом подробное донесение от
Романовского, – подтвердил Рейс.
– Я запросил адмиралов, – продолжал Стессель. – Представьте – они имели наглость обвинить во всем артиллеристов! Пароход, мол, должен был прийти вечером, а днем его никто не ждал, и крепости давно пора усвоить морскую сигнализацию.
– Во всяком случае, они должны были заблаговременно предупредить хотя бы Василия Федоровича, если это уж так секретно, – вмешалась Вера Алексеевна. – Теперь ты, Анатоль, можешь потребовать, чтобы они поделились с крепостью своими запасами.
– Добром они этого не сделают, а применить силу – значит, начать в Артуре междоусобную войну, – ответил Стессель.
– Да, так или иначе, прозевали снаряды и продовольствие, которые помогли бы нам продержаться, по крайней мере, лишний месяц, если не больше, – грустно проговорил Кондратенко.
– Тем лучше! Расстреляем все снаряды, кончится продовольствие, а с ним кончится для Артура и война, – живо проговорила генеральша.
– Ваши запасы, Вера Алексеевна, судя по сегодняшнему лукулловскому пиршеству, еще так обильны, что их хватит надолго, – заметил с улыбкой Кондратенко. – Вы уже отменили, Анатолий Михайлович, распоряжение Субботина о совместном размещении инфекционных больных и раненых? – обернулся он к Стесселю.
– Решил сначала поговорить с Балашовым. Фок уверяет, что это совершенно безопасно и только лодыриврачи не хотят возиться с больными.
– Подобное рассуждение граничит с преступлением. Надо в кратчайший срок исправить эту ошибку Субботина, – настаивал Кондратенко.
– Еще вопрос, ошибка ли это? Раз Фок настаивает, значит, здесь дело похуже, чем простая ошибка, – неожиданно отозвался Никитин, успевший основательно нагрузиться коньяком и водкой.
– Выпил ты лишнее, Владимир Николаевич, потому и несешь такие нелепости! – резко остановил Стессель своего приятеля.
– Ну, пора, – встал Белый, – а то уже час не ранний.
Все стали прощаться. Кондратенко и Науменко пешком отправились к себе. Звонарев предложил заехать за Варей в Сводный госпиталь.
– Быть может, она свободна и пешком отправиться домой в такую вьюгу и темень побоится.
Генерал немного поворчал, но потом все же согласился. Варя оказалась занятой в операционной и появилась лишь через несколько минут. Увидев отца, она торжественно заявила, что сейчас ассистировала при тяжелой операции.
– И оперированный, конечно, умер на столе? – улыбнулся ее восторгу Звонарев.
В ответ Варя обдала его леденящим взглядом и попросила не вмешиваться в ее разговор с отцом.
– Не дури, Варвара! Прежде всего поздоровайся с Сергеем Владимировичем, – остановил ее Белый.
– Извините меня, пожалуйста, Сергей Владимирович. – И девушка карикатурно низко присела, одновременно презрительно глядя на прапорщика.
– Не можешь без глупостей? – окончательно рассвирепел Белый. – Одевайся, поедешь со мной домой.
– Но, папа, я занята! У меня еще одна операция.
– Что ты за знаменитый хирург?! И без тебя обойдутся, марш за пальто!
Варя вспыхнула, но возражать не посмела. Когда размещались в экипаже, генерал заставил Варю, несмотря на ее протесты, сесть между собой и Звонаревым. Всю дорогу она старалась возможно меньше прикасаться к прапорщику, но, как назло, экипаж то и дело попадал в ухабы, и Варе волей-неволей приходилось чуть ли не ежесекундно опираться на молодого человека.
Пользуясь тем, что верх был поднят и в фаэтоне было довольно темно, Звонарев несколько раз осмеливался осторожно прикоснуться губами то к розовому ушку, то к затылку, а то и к раскрасневшейся от мороза щеке девушки. Всякий раз при этом Варя резко отклонялась в сторону и наконец, не выдержав, с отчаянием в голосе пожаловалась отцу.
– Папочка, скажи ему, чтобы он не смел прикасаться ко мне.
– Не подставляй ему свою физиономию, тогда никто такую злючку, как ты, и целовать не станет, – равнодушно ответил Белый и еще сильнее уткнул лицо в меховой воротник своей шинели.
Не успел экипаж остановиться около крыльца квартиры Белого, как Варя, вся трепеща от гнева, первая выскочила из него и ринулась в дом. Звонарев помог выйти генералу и вместе с ним появился в передней.
Хотя было около полуночи, но Мария Фоминична с чаем поджидала мужа. Чтобы не обидеть ее, Звонарев и Белый выпили по стакану, в то время как Варя жадно набросилась на еду.
– Можно подумать, что вас в госпитале совсем не кормят, – заметила ей мать.
– Я сегодня не обедала, мамочка, все была занята на операциях. Я ведь теперь операционная сестра и должна все время находиться гам.
– Надеюсь, что тебе-то оперировать не разрешают? – с беспокойством спросила Мария Фоминична.
– Так и позволят ей оперировать, такой вертлявой девчонке! – перебил жену Белый. – Сейчас она жаловалась мне на Сергея Владимировича…
– Папка, не смей говорить при нем! Я сама потом все расскажу маме, – даже привскочила со стула от волнения девушка, густо покраснев.
– Ей-богу, неправда! – сказал Звонарев.
Глядя на молодую пару, старики залились громким, веселым смехом.
– Можешь и не говорить, Федорович! Я и так понимаю, в чем дело, – произнесла наконец Мария Фоминична.
– Совсем, совсем не так, как ты, мамочка, думаешь, – уверяла Варя.
– Ладно уж, чай, и я не всегда была старухой! Приготовишь Сергею Владимировичу постель в кабинете, – распорядилась Мария Фоминична, когда чай был окончен.
Звонарев поднялся из-за стола вместе с Варей и хотел идти за ней, но девушка так свирепо взглянула на него, что он отказался от своего намерения.
Побыв еще немного с Белым в столовой, он направился в кабинет. Сквозь неплотно притворенную дверь Звонарев увидел, как девушка сердито, рывками накрывала кушетку простынями, небрежно бросила на нее подушки и с силой ударила по ним кулаками.
– Можно подумать, Варя, что вы и меня хотели бы угостить такими тумаками, – проговорил прапорщик, входя в кабинет.
– С сегодняшнего дня я вам не Варя, а Варвара Васильевна или даже никто! Я не желаю иметь с вами ничего общего после той наглости и нахальства, которые вы себе позволили в экипаже, господин Звонарев.
