лисицы.
Все было кончено. Мы повернулись, чтобы уйти, но тут усатый джентльмен схватил Ноэля за ухо и Дикки тоже — они стояли слишком близко к нему. Счастлив напомнить вам, что трусость чужда сердцу Освальда, он и не подумал бежать, но велел своим сестрам спасаться:
«Удирайте скорее!» — сказал он. — «Домой, живо!»
И они исчезли, как обед после хорошей прогулки.
Джентльмен с седыми усами принялся науськивать своих фоксов, чтобы они продолжал свое черное дело, а сам продолжал держать Дикки и Ноэля за уши. Мои братья, само собой, пощады не просили, но Дикки стал уже совсем красным, а Ноэль очень побледнел, так что Освальд вынужден был сказать:
«Не надо так держать их, сэр. Мы не убежим, я могу дать вам слово чести».
«Слово чести!» — повторил этот джентльмен таким тоном, что в добрые старые времена я бы уложил его на месте одним ударом верного клинка. Но Освальд сохранил хладнокровие и хорошие манеры.
«Да, сэр, я дам вам слово чести», — повторил он, и джентльмен оставил в покое уши моих братьев, побежденный мужественным тоном Освальда. Он нагнулся, вытащил из могилы тело лисы и высоко поднял его. Собаки с лаем запрыгали вокруг него.
«Вы тут рассуждаете о чести!» — сказал он. — «Посмотрим, умеете ли вы говорит правду!»
Дикки ответил: «Если вы думаете, что это мы ее убили, то вы очень ошибаетесь.»
Седоусый вдруг обернулся к Г. О. и одним рывком подтянул его к себе.
«А это что такое?» — спросил он, указывая на табличку «Охотники на лис из Моат-хауза». От ярости старый джентльмен стал уже совсем багровым, даже кончики ушей покраснели.
Освальд сказал: «Мы играли в охоту, но мы видели только кролика, да и тот успел спрятаться, поэтому Дикки стал лисой — понарошку; а потом мы нашли эту, убитую лису, и я не знаю, кто ее убил, а мы пожалели ее и похоронили, вот и все».
«Нет не все!» — сказал джентльмен, и на губах его появилась сарделическая (или как ее?) улыбка. — «Эта земля принадлежит мне, и я арестую вас за нарушение границ частного владения и причинение ущерба! Вы пойдете со мной и не вздумайте удрать! Я главный распорядитель охоты, а вы убили лису в августе, да еще сучку! Вам и ружье-то еще в руки брать рано! У папочки украли — а?»!
Освальд вовремя вспомнил поговорку «молчание золото», только она ему не поможет. Распорядитель охоты велел ему вывернуть карманы и, конечно же, обнаружил и пистолет, и патроны, а обнаружив их, язвительно расхохотался.
«Так», — сказал он, — «а где охотничье удостоверение? Вы пойдете со мной — пара недель в тюрьме пойдет вам на пользу».
Теперь я понимаю, что по закону он ничего не мог нам сделать, но тогда нам казалось, что и вправду засадит нас в тюрьму.
Г. О. заплакал, но Ноэль заговорил как мужчина. Зубы у него еще стучали, но мужество уже вернулось к нему.
Он сказал: «Вы нас не знаете. Вы не имеете никакого права не верить нам, пока не докажете, что мы солгали. Мы никогда не лжем. Пойдите и спросите у Альбертова дяди».
«Язык придержи», — только и сказал ему Распорядитель охоты.
Ноэль возмутился.
«Если вы засадите нас в тюрьму, когда мы ни в чем не виноваты», — сказал он, дрожа всем телом, — «то вы ничуть не лучше Калигулы и Нерона и Ирода в придачу, и испанских инквизиторов, и я напишу об этом стихи, когда мы будем в тюрьме, и люди будут проклинать ваше имя».
«Еще посмотрим», — сказал седоусый и отправился в путь, в одной руке неся тело лисы, а другой снова сжимая ухо Ноэля.
Я все ждал, что Ноэль сейчас заплачет или упадет в обморок, но вел он себя благородно, точно христианский мученик.
Все остальные пошли вместе с ним. Я нес лопату, Дикки нес грабли, Г. О. свою табличку, а у Ноэля на ушах висел неугомонный джентльмен. В конце поляны нас поджидала Алиса. Она добежала до дому, выполняя приказ своего заботливого брат, и тут же вернулась обратно, чтобы не оставлять нас один в беде. В некоторых отношениях она ничуть не хуже мальчишки.
Она заговорила с седоусым джентльменом и спросила его:
«Куда вы их ведете?»
Тот в ярости отвечал ей: «В тюрьму, гадкая девчонка!»
Алиса сказала: «Ноэль может упасть в обморок. Однажды его уже хотели отвести в тюрьму из-за собаки. Зайдите к нам и поговорите с нашим дядей, то есть это не совсем наш дядя, но это не важно. Вы могли бы вспомнить о своих маленьких детях, а если у вас нет детей, подумайте, каким вы сами были, когда были маленьким, и не обращайтесь с нами так жестоко!»
Не знаю, что из этого подействовало на нашего судью, но он все-таки выпустил ухо Ноэля и сказал:
«Ладно, ведите!» — Алиса тут же подбежала к Ноэлю и обняла его.
Трепетные пленники с изжелта-бледными лицами и их неумолимый джентльмен (все еще багровый от гнева) подошли к воротам замка и вступили в зал, полный старинной дубовой мебели, украшавшей черно-белый мрамор пола (ой, не получилось!).
Дора и Дэйзи отперли нам дверь. Розовая нижняя юбка Доры лежала на столе, по прежнему вся в крови. Дора только взглянула на нас и поняла, что дело плохо. Она придвинула большое дубовое кресло и очень вежливо попросила седоусого джентльмена сесть. Он заворчал, но все-таки уселся в кресло.
Он молча поглядел на нас, и мы тоже уставились на него.
Наконец, он сказал:
«Вы молодцы, не удрали. Теперь скажите всю правду и больше от вас ничего не требуется».
Я ответил, что мы уже сказали правду.
Тогда он положил лису на стол, прямо на несчастную Дорину юбку, и вытащил нож — девочки только успели отвернуться. Даже Освальд отвратил взоры, поскольку одно дело раны, полученные в бою, а другое дело резать мертвую лису.
Распорядитель охоты вытер что-то платком и выложил это на стол — это была пуля, убившая лису. Рядом с ней он положил один из моих патронов.
«Смотрите!» — сказал он. Увы! Пули и вправду были одинаковые.
Отчаяние охватило Освальда. Он понял, как чувствует себя невинно обвиненный герой, когда судья надевает черную шапочку и читает смертный приговор, и ничто уже не спасет его.
«Как же так?» — сказал он. — «Мы ведь правда не убивали лису».
Этот распорядитель охоты совершено не умеет сдерживать свои чувства, что гораздо важнее, чем сдерживать целую свору рвущихся на добычу псов.
Он произнес несколько слов, которые Освальд никогда не станет повторять, тем более на бумаге. Единственное его выражение, которое я могу привести, это «упрямые маленькие негодяи».
И тут посреди молчания, пронизанного нашим отчаянием (ой, опять не получилось!) в зал вошел дядя Альберта. Распорядитель охоты поднялся с кресла и изложил всю историю, только это, конечно, была неправда, хотя сам он верил каждому своему слову.
«Мне очень жаль, сэр», — сказал дядя Альберта, глядя на одинаковые пули. — «Вы позволите мне выслушать детей?»
«Сколько вам угодно!» — отвечал великий охотник, дымясь от ярости.
Дядя Альберта сказал: «Освальд, я знаю, что ты расскажешь мне чистую правду».
И Освальд рассказал ему правду.
Тут распорядитель охоты снова сунул пули под нос дяде Альберта, и я понял, что его доверие к нам подверглось серьезнейшему испытанию.
И тут вошел Денни. Он посмотрел на мертвую лису на столе и сказал:
«Значит, вы ее нашли?»
Распорядитель охоты опять хотел что-то сказать, но дядя Альберта сказал ему: «Минуточку, Денни, ты что-то знаешь об этой лисе?»
«Ну да», — сказал Денни и замялся.
