Матери, о засыпанных песками бедствий колодцах и источниках чистой воды.
Книги времени должны возникать из повествований о дружеской общности соседей, о мирном житье, об укреплении границ родных земель (как поется в песне: «Лучше голову сложу я, чем отдам я землю предков»); в них надо сказать и о силе, что сплотит и латгалов, и селов, и других прибалтов, сплотит людей, разбросанных по тайным лесным укрытиям, чтобы не уставали они валить лес, строить риги, амбары и клети, ставить срубы вновь вырытых колодцев на дотла выжженных войной землях по обе стороны Даугавы, Лиелупе и других латавских рек. Та сила должна быть совсем иной, чем молитвы православной или католической церкви о помощи всемогущего, о содействии церковных чудотворцев.
Юргис снова пошарил в узкой нише. Извлек еще несколько свитков. Развернул один, другой. Читал и перечитывал.
«Тевтоны, отцы римской церкви, объявили: „Земля-кормилица находится во власти правителей, как небо — во власти всемогущего. Все, что есть под небом, есть от бога. И правители суть от бога. Поэтому правители наделены властью поступать с землей по своему усмотрению. Отбирать у одного, давать другому, делить и переделять. Правителям дана власть отдавать в ленное владение нивы, пастбища и сады и воинам, и слугам церкви. Чтобы те передали ее для обработки двуногому яремному скоту, который будет пахать, сеять, жать и плодами земли содержать правителей и их войско, монахов и священников, кои молят бога, пресвятую матерь божию и всех святых“.
„…После крещения кунигайта литовского Миндовга Ливонский орден частично прекратил воевать с Литвой. Но все же удержал Жемайтию. Тогда часть литовских кунигайтов восстала против Миндовга, но была разбита“.
„…В 1262 году литовский кунигайт Миндовг подписал клятвенный договор с русским князем Александром Невским, одержавшим победу на Пейпус-озере, Оставшийся верным отчей земле ерсикский люд стал приносить божествам предков в священных рощах троекратные жертвы. В надежде на то, что вскоре тевтонов и их лизоблюдов изгонят из городов и селений, что рухнут их замки на Даугаве, И что людям Ливонского ордена воздастся той же мерой, какой они отмеряли защитникам Ерсики, То есть пленных тевтонов бросят в подземные темницы, сгноят в подвалах замков. Пламя пожрет немецкие укрепления в Ерсике, Науйиене, препятствующие латгальским ремесленникам и торговым людям свободно держать путь к Балтийскому морю и к русским городам в верховьях“.
„…В 1256 году магистр Ливонского ордена. Людвиг договорился с рижским архиепископом и получил для ордена третью часть Ерсикского замка. Северный Царьград — Ерсика была уже полностью восстановлена и впредь будет считаться совместным владением архиепископа рижского и Ливонского ордена. Хотя и построенная из бревен и обнесенная земляными валами, Ерсика остается мощным сторожевым бастионом на Даугаве также и против литовцев, владеющих ныне Полоцком, Однако тевтоны дрожат от страха при мысли, что литовцы могут в любой миг обратить свое войско против Ерсики, и тогда знать бывшего государства Висвалда переметнется к литвинам, станет вассалом Литвы. Ибо сказано в писании: если кто однажды предал своего господина, тот предаст его трижды“».
Юргис развернул еще один берестяной свиток, исчерканный острой стекляшкой прямоугольник. То были его попытки приспособить славянские письмена для латгалов, уподобляя их узорным знакам, принятым, у ерсикских ткачих и вышивальщиц.
Возвратившись из Ерсики в Полоцк, Юргис узнал, что книжники и их ученики в киевской Софийской церкви стали делать на каменных стенах надписи о происходивших событиях, пользуясь переиначенными на русский лад греческими буквами. Чтобы написанное могли прочесть и люди, не очень смыслящие в грамоте. Юргис вспомнил старую Валодзе, ее вязания и узоры. Поскольку времени у него тогда было в избытке (Симеон Новгородец только еще начал доставать пергамент для евангелий), Юргис, уединяясь в отведенной для работы келье, стал сличать греческие литеры с узорами, которые видел на сагшах Темень- острова, в Бирзаках и селении Целми. Пробовал записать то, что когда-то поведала сказительница Ожа с Темень-острова, разматывая свой пояс — песнопение латгалов и селов о небесной горе:
От пребывания в сыром тайнике большая часть процарапанных на бересте значков настолько слилась с трещинками коры, что местами уже трудно было отличить, где начертано тут природой, а где — рукой человека.
«Надо бы подкрасить написанное краской… И как я раньше не подумал?»
Юргис свернул густо покрытые письменами пергаменты и кусочки бересты, спрятал в тайнике. Поднялся и, подойдя к окошку, стал глядеть в ночь. Сквозь узкую щель можно было разглядеть краешек неба, несколько звезд.
Юргис принялся считать их. Так заведено издавна. Если человек хочет, чтобы сбылись его желания, он должен каждый вечер сосчитать на небе семь звезд. Одни и те же звезды надо считать девять вечеров подряд. Но делать это через окошко монастырской кельи было вовсе не просто. Лишь малый кусочек неба был виден в окне, да и звезды, оказывается, не стояли на месте. Юргис выбирал все новые и новые, но ни разу ему не удавалось наблюдать их все девять вечеров. Уже на пятый или шестой вечер примеченные им огоньки укрывались за кровлей церкви, возвышавшейся напротив монастырского здания.
На этот раз Юргис, считая, теснее прижался к окошку, встал на цыпочки, но так и не нашел двух из сосчитанных прошлым вечером звездочек. То ли зашли за церковный купол, то ли совсем закатились.
Юргис, пятясь, отошел на шаг, другой. И вдруг застыл, как пораженный молнией. За окном вспыхнул яркий свет. Кусочек неба, на который он смотрел, пересекала необычно яркая звезда, ее хвост похож был на метлу. Она падала вниз, роняя белые искры.
— Хвостатая звезда! Падучая хвостатая звезда! Небесное знамение. К войне, к большому кровопролитию…
«И встал я на песке морском и увидел выходящего из воды зверя, — читал Юргис мысленно строчки из переписанного Евангелия. — И творил он великие знамения и огонь низводил с неба перед людьми».
Последний лист переписанного Евангелия, сверху вдвое большими против обычных буквами Юргис накануне вывел АМИНЬ. Сейчас он дописывал лист одинаковыми, витиеватыми русскими буквами (порой вместо одной буквы ставя другую — как выговаривались они в полоцком наречии), излагая краткую историю своего труда:
«Сии книги завершены в году 6778, а по нашему летоисчислению 1270 года марта месяца 23 дня, в день святого мученика Никона. В этот же день были знамения на солнце. Писал эти книги я, Юргис, сын иерея из городища Ерсика, прозванного Латышом, старанием монаха Симеона, от святого Георгия себе на услаждение и всем крещеным на радость».
Юргис вписал о знамениях на солнце. И подлинно, в тот день солнце на миг столь потемнело, что монастырские служители, а равно миряне у ворот стали креститься в страхе («Плачет солнце о грехах человеческих!»), однако на уме у него было виденное ночью. Но о ночном огне никто не упоминал, да и видел его Юргис в час, когда всем честным христианам положено предаваться ниспосланному господом сну; так что заговорить о виденном Юргис не осмелился. Было боязно. Епископ мог спросить — «Бодрствовал, говоришь, видел падучую звезду? Бдил, хотя всей монастырской братии надлежало пребывать в охраняемом ангелами сне?..»
Очень старым чувствовал себя Юргис, старым и бесконечно усталым. Боялся он епископской кары, которой не избежать, если узнает Новгородец о своеволии переписчика книг.
Хотя бы знать: живет ли на Ерсикской земле молодец, которого Марша могла бы называть сыном Юргиса?..
