получившей звание почетного академика.
Она помогла Ивану Владимировичу Цветаеву в создании в Москве Музея изящных искусств (сейчас он называется Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина). Именно Уварова подготавливала его прием у императора и помогала в прохождении бумаг, требовавшихся для создания музея.
Прасковья Семеновна побывала во многих археологических экспедициях на Кавказе. После революции она эмигрировала и умерла в 1924 году. Ей было больно, когда она узнавала о разграблении коллекций и вывозе ценностей из России.
Это другая судьба, но в чем-то похожая на первую: обе женщины занимались тем же делом, что и любимый человек, хотя в первом случае их разлучил развод, а во втором – смерть. Работа помогала каждой из них преодолевать боль и страдания.
Наконец, мне бы хотелось представить вам еще одну судьбу. Кажется, столь трагичную, что соревноваться с ней по тяжести могут немногие женщины. Княгиня Мария Волконская – дочь генерала Николая Раевского, жена декабриста Сергея Волконского. Генерал Раевский был скуп на похвалы. Но в какой-то момент он сказал, что он не знал женщины более прекрасной, чем его дочь.
Мы знаем, что она, как типичная женщина ее круга, играла на рояле, пела, знала языки. Считается, что образ черкешенки в «Кавказском пленнике» был списан Пушкиным именно с Марии Волконской, а «Бахчисарайский фонтан» даже был ей посвящен.
Юрий Лотман однажды сказал, что фантастический всплеск русской духовности XIX века, необычайный взлет русской культуры был подготовлен женщинами. Он практически вторит Пирогову о смысле женщины в русской культуре. Это дамочки, грезившие жертвенными подвигами, создали рафинированные понятия чести, долга, совести. Они их внушили своим детям. Но этих женщин практически никто не заметил, потому что их жизнь была тихим духовным подвигом, и они не говорили о себе сами. И Мария Волконская, безусловно, относится к плеяде этих блестящих женщин.
Она вышла замуж по воле отца, без любви. До момента ареста мужа она видела его не более трех месяцев, хотя женаты они были уже год и у нее родился сын, названный в честь деда Николаем.
Мария ничего не сказала мужу, когда он отвез ее рожать к ее родителям, откуда до ближайшего врача было пятнадцать верст. Роды были тяжелые, и она некоторое время болела. Но ей сообщили об аресте мужа. И она с больной ногой и младенцем на руках отправилась к нему в Петербург. Она не понимала его идей и не знала причин восстания. А потому первое, о чем она спросила – не был ли ее муж задержан из-за кражи чужих денег. Узнав, что причина в другом, она обрадовалась.
Мария Волконская первая отправилась в Сибирь за мужем, возможно, не представляя себе, ни куда она едет, ни сколько времени там проведет. Ей было объявлено, что она теряет свои дворянские права, государство не отвечает ни за ее безопасность, ни за ее человеческое достоинство. И, наконец, дети, родившиеся в Сибири, станут казенными крестьянами.
Ей пришлось оставить сына на попечение сестры мужа, потому что собственные родные не поняли ее поступка. Николай I надеялся напугать женщин, а потому выслал с гонцом предписание обращаться с ними строго.
Мария Волконская выехала в декабре 1826 года, а приехала на рудник Благодатный в 1927 году. Встреча с мужем многократно описана: он бросился к ней, но она опустилась на колени и поцеловала его кандалы. Это не эмоциональный порыв, но духовное действие, которое придает жизни смысл. Выйдя замуж из родного дома, где не было речи о свободе, она получает свободу, которой распоряжается по собственному усмотрению, – свободу выполнения супружеского долга. Нет сомнений, что и у ее мужа до этого мгновения вряд ли были чувства по отношению к молоденькой женщине, не разделявшей его взгляды и не знавшей о них ничего. И нет ответа, чей подвиг в большей мере пробудил в российском обществе желание свободы: поступок мужей, вышедших на площадь в декабре 1924 года, или их жен, последовавших за ними вопреки воле царя, общества, родных.
Вскоре декабристок было уже несколько. Они поддерживали друг друга, своих мужей и любых других узников. Мария Волконская последовала за мужем сначала в Читу, потом – в Петровский завод.
Описан случай, когда Мария увидела практически раздетых заключенных. Она купила холст и заказала одежду. Когда начальник рудников стал возмущаться, она парировала ему так, что тому пришлось перед ней извиняться.
Эти самоотверженные женщины вели переписку от имени декабристов, которым это было запрещено. На имя Волконской приходили журналы, присылаемые из Петербурга.
Этих женщин со временем стали уважать все: от начальников рудников, никогда не видевших в человеке достоинства, до последнего убийцы, отбывавшего каторгу.
Они распределяли деньги между нуждающимися, хлопотали об амнистии, улучшении содержания, хоронили умерших. Всюду, где прошли декабристы, они внесли что-то важное и значимое в распространение культуры среди тех, с кем они жили.
Через два года заключенным разрешили снять кандалы, и это было счастье. Это пробудило надежды о скором возвращении в Россию. Все ждали, что это будет через пять лет, через десять, через пятнадцать. После двадцати пяти лет Волконская ждать перестала.
Когда Николай Первый решил забрать детей декабристов под собственное попечение, Волконская своих не отдала. Ей думалось, что ребенок должен знать свои корни, своих родных, их идеи и причины поступков. Она мечтала только о том, чтобы ребенок остался свободным.
Мы знаем этих женщин только с внешней стороны, когда они проявляли себя почти как мужчины. Но Мария Волконская всегда хотела оставаться женщиной. Она добилась того, что в Петровском заводе жены проживали в камерах мужей. Они писали письма в Петербург, и наконец в камерах пробили небольшие окна.
Волконская купила избу, в которой жили слуги – девушка и мужчина. Там она мылась и переодевалась. В камеру она поставила пианино, шкаф с книгами, два дивана. Не все декабристки дожили до освобождения. Она дожила и вернулась домой в 1855 году, проведя в Сибири двадцать восемь лет. Мария Волконская написала воспоминания об этом времени, которые были опубликованы лишь в 1904 году.
Три женщины, судьбы которых мы рассмотрели, жили в условиях, которых не могли изменить. И тогда они меняли себя и свое отношение к этим условиям. Они не искали помощи у других. Они не винили обстоятельства в том, что произошло. Каждая шла к своей цели, возможно, останавливаясь, уходя в сторону, но все же постепенно продвигаясь вперед. И ни одна не использовала других в своих целях.
Мне могут возразить: жизнь не справедлива. Существует мощная дискриминация женщин. И я не буду спорить. Более того, приведу примеры, подтверждающие это.
Эти примеры можно найти в книге М. У. Россистера «Эффект Матильды – Матвея в науке».
Известен факт, что женщина-ученый Ф. Робшейт-Роббинс в течение тридцати лет работала с физиологом Дж. Х. Уиплом. Она была соавтором почти всех его публикаций. Но Нобелевскую премию в 1934 году получили Уипл и ученые-мужчины из другого института – Дж. Р. Майнот и У. П. Мерфи. Правда, Уипл постоянно подчеркивал вклад своей напарницы в исследование и даже разделил с ней премиальные деньги. Но бороться за ее имя не стал.
Лизе Мейтнер работала с Отто Ганом в Германии вплоть до 1938 года. Затем она эмигрировала в Швецию в связи с национализмом, развернувшимся в Германии. Она первая догадалась, что полученные ими данные свидетельствуют о расщеплении ядра атома. И была шокирована, когда в 1944 году Нобелевская премия была присуждена одному О. Гану.
И совсем неприятный пример связан с Розалиной Франклин, которая умерла за пять лет до того, как ее коллеги Ф. Крик, Дж. Уотсон и М. Уилкинс получили Нобелевскую премию в 1962 году за открытие структуры ДНК. Но мужчины смогли догадаться о структуре ДНК, когда получили четкий рентгеновский снимок, сделанный Розалиной. Однако при оформлении документов ее имя было вычеркнуто, поскольку она была женщиной и еврейкой.
И конечно, ничего не доставалось женам, работавшим с мужьями. Физик Герта Айртон выполняла исследовательскую работу мужа, тоже физика, и публиковалась под его именем после того, как он заболел, но не хотел уходить из науки.
Изабелла Карл проводила совместные исследования со своим мужем Джеромом Карлом почти пятьдесят лет, но не стала вместе с ним лауреатом Нобелевской премии в 1985 году, которую Дж. Карл
