Далее Ник перешел на французский и выдал красивую витиеватую фразу, сопровождая её искренними жестами и поклоном. Гленна учила в школе французский, но поняла лишь, что это был комплимент, и залилась краской.
- Мерси! - ответила она, опустив глаза.
- Мадмуазель говорит по-французски! Это чудо! - восхитился Ник. - У чуда этого есть имя?
Когда они не спеша подошли к колодцу, Ник уже знал о ней всё. Обычно не болтливая Гленна рассказала ему всю свою бесхитростную жизнь, свои мечты и свои планы на будущее. Они выпили воды и сидели на камнях у колодца. Это был старый колодец. С тех пор, как на острове провели водопровод, им мало пользовались, но вода в нем по-прежнему была чистой и вкусной.
- Быть девушкой на большом корабле не всегда хорошо. Может быть беда, - предостерег Ник. - Я знаю это. Я видел много кораблей и много девушек.
И тут вдруг он покраснел, словно сказал лишнее. Это было заметно даже через загар.
- Не надо покидать свой дом. Надо жить там, где тебя любят, - сказал Ник и взял Гленну за руку.
-Я ещё не нашла свою любовь, - отвечала Гленна, не отводя с Ника таких ярких, зеленых глаз, что Ник снова смутился.
Позже мама рассказывала мне, что уже там, у старого колодца, судьба их была решена, словно они выпили не воды, а волшебного напитка из саги о Тристане и Изольде. Они сидели у колодца до самого вечера и всё не могли расстаться.
Потом Ник ушел, но никак не мог забыть эту случайную встречу. Поняв, что он уже четвертый раз кружит на своей яхте вокруг острова, снова кинул якорь и отправился искать девушку, чьё румяное лицо и ясные глаза не давали ему покоя. Как раз в Майский праздник, он появился в церкви, взял Гленну за руку и подвел к священнику.
- Обвенчайте нас, - сказал он настойчиво.
Гленна смутилась и опустила глаза, но руку не отдернула.
Не знаю, как Ник убеждал священника, но их обвенчали через три дня, по всем правилам, с органом и подружками невесты. На это действо собрался весь остров, да и с соседних островов пришли молодые рыбаки. Всем было интересно, за кого выходит медноволосая Гленна. Никто так и не понял, кто был жених и откуда он родом. Все видели великолепную яхту, стоящую у пристани среди пропахших рыбой рыбацких лодок и катеров. Она выделялась среди них, как райская птица, среди воробьев и ворон. Девицы и молодые женщины завистливо вздыхали. Женщины постарше – с сомнением качали головами: куда увезет незнакомец Гленну Маллан? Как будет с ней обращаться? Какая судьба ей уготована?.
Во время венчания на Гленне было ажурное платье из того самого кружева, которое вязала она сама, её мама, бабушка и прабабушки, и которое долгое время лежало в сундуке, как единственное наследство. Осталась черно-белая фотография: Гленна в роскошном, достойном королевы, наряде, белокожая и почему-то испуганная, а рядом – загорелый Ник, сверкающий счастливой, белозубой улыбкой.
- Можно я буду называть тебя Гленн?- спросил у своей юной супруги Ник. – Это ярче и сильнее чем Гленна.
- Хорошо, - пожала плечами девушка. Ник был иностранец и мог не знать, что имя Гленн считалось в Ирландии мужским. – Пусть будет Гленн.
Так началась история моей семьи. Вначале нас было трое: Ник, Гленн и «Ника» - так звалась яхта моего отца. Наша яхта. Наш дом.
Потом появилась я.
По ирландским традициям, меня должны были назвать Фланна, Огненная, по имени бабушки со стороны мамы, но папа возмутился:
- Она совсем не рыжеволосая. Пусть она будет Летиция.
Тогда возмутилась мама. Они оба были упрямыми и нещадно препирались, а я в это время орала, как иерихонская труба. Может быть, я бы до сих пор была без имени, но вдруг оба разом взглянули на календарь и выдохнули: «София!» В тот день праздновали день святой Софии. Так я получила своё имя. Точнее два имени. По одному свидетельству о рождении я – София Фланна Бертон, американка. По другому – Софи Летиция Берто, француженка, родилась на островах Французской Полинезии.
Зачем мне два свидетельства и два имени – не знаю до сих пор.
3. Среди морей
Я помню всё своё детство. В моих воспоминанием всегда плеск волн, крики чаек, свежий запах моря и мирное покачивание «Ники». С тех пор, как я себя помню, лет с четырех, мы жили в Средиземном море и, словно переходя из комнаты в комнату, меняли моря: Ионическое, Адриатическое, Эгейское, Лигурийское, Тирренское, море Альборан…
Моё первое причастие проходило в Риме. Это было что-то грандиозное. Я была в белом кружевном платье и чувствовала себя принцессой из сказки. Солнечные лучи, проходя сквозь старинные витражи, раскрашивали моё белоснежное платье неожиданными яркими красками. До меня долетали слова священника, но всё священнодействие, к моему стыду, отошло на второй план, а я, в лучах света, наслаждалась своим триумфом. Я – самая красивая девочка в Риме! А может быть и на всей земле, потому, что Рим – самый большой и самый главный город мира.
Уже дома, на «Нике», когда мама прочитала мне о гордыне, мы было очень стыдно, я раскаивалась в своих мыслях, но не рассказывала об этом никому. Даже священнику. Это стыдное пятно так и осталось на моей совести.
Потом, спустя годы, на моей совести появились новые изъяны, и во многих случаях мне можно было найти оправдание, но за тот, первый – мне стыдно до сих пор.
Часто мы катали туристов. Они были шумными и веселыми, платили деньги и ещё дарили мне шоколад. Правда, первое разочарование я тоже получила от туристов. Тогда на «Нике» гостили американцы. Они были шумными, активными и задавали много вопросов, даже мне. Папа показывал им греческие острова и то место, где Афродита родилась из пены. Кто-то спросил, знаю ли я, кто такая Афродита. Я знала всё семейство греческих богов, папа рассказывал мне о них. А я всегда хорошо запоминала, даже то, что совсем не понимала. Ну, я и рассказала туристам всё, что знаю об Афродите и её родственных связях с другими богами.
- Да это просто Санта-Барбара с Зевсом во главе! – восхитился турист и подарил мне коробочку белых конфет, остро пахнущих мятой. Мама поморщилась, но ничего не сказала. Я была очень горда тем, что получила конфеты не просто так, а заслуженно. Я уединилась в своей каюте, чтобы попробовать их. Мне казалось, что пахнущие такой свежестью кругляшки должны быть восхитительно вкусными! А мама была недовольна, потому, что думает, что я сама всё съем, и ничего им не оставлю. Но я ведь очень их люблю! И я всё-всё им отдам, а сама только попробую…
Конфета обжигала рот и щипала язык. Я даже пару раз вытащила её, чтобы отдохнуть от такого резкого вкуса. «Ладно, может быть внутри она не такая сильная» - подумала я и разжевала. Конфета была какая-то хитрая и совсем не разжевывалась. Я жевала и жевала, пока она не сделалась совсем безвкусной, а у меня не заболели челюсти. Я выплюнула её и она вдруг прилипла к руке. Не буду описывать все бедствия с эти липким комочком, скажу только, что настроение у меня было испорчено на целый день.
А ещё я много думала. Думала, что делать с этими конфетами? Отдать родителям? Но они не должны даже пробовать такую гадость. А вдруг они подумают, что я не даю им потому, что мне жалко? И я не выходила из своей каюты пока туристы не покинули борт «Ники». Тогда только я выбралась на палубу.
- Папочка! Мамочка! Вы только не подумайте что мне жалко этих конфет, - сразу начала я. – Просто они… они совсем гадкие.
- Ты проглотила их все? – почему-то испугалась мама.
- Нет, вот они. – Я протянула коробочку. – Только, пожалуйста, не надо их есть. Давайте лучше выкинем!
Мама обняла меня:
