Она перешла на французский.
- …все ложбинки и выпуклости его тела, все потаенные уголки его души…
Я смутилась.
- У вас что-то было?
Марианна засмеялась и села.
- Тебе надо больше читать женских романов иначе так и останешься дремучей старой девой. А Брайн вполне был бы хорош, но только как любовник. Без перспектив. Всю жизнь безупречно прослужит в полиции, охраняя штат Орегон от подвыпивших туристов и местных хулиганов, выйдет на пенсию и получит золотые часы. Вот предел его мечтаний: беззаветное служение Родине! Скучно, примитивно. Нет. Меня влекут политики и бизнесмены!
- С тобой всё ясно, - перебила я Марианну. – Скажи, Браун сможет мне помочь? Разузнать о том, что случилось с девочками Харди.
- Не знаю, не знаю… - Она смерила меня взглядом. - А ты-то чем сможешь его заинтересовать? Обратись лучше к Джей-Эйч. Он такой же проныра, как и Брайн. К тому же они - приятели.
- Я не хочу обращаться к Джо.
- Он же к тебе неровно дышит…
- Вот поэтому и не хочу.
- Твои дела, - сказала Марианна равнодушно. Телефон Брайна я тебе оставлю, только он допоздна ошивается в полицейском участке и его трудно застать. А теперь рассказывай! – Марианна устроилась поудобнее, поджав под себя ноги, - Ну, как тебе новая школа?
Я не стала рассказывать Марианне школьные события в подробностях. Честно признаться, мне вообще не хотелось о них вспоминать. В новой школе я уже несколько раз сидела в дисциплинарной комнате, а ведь раньше я даже не задумывалась: есть ли такое наказание в школе Астории. В «нарушиловку» - так её здесь звали – отправляли за всё: начиная от яркого макияжа и до алкогольного опьянения. Я попадалась за споры с учителями, за опоздания на уроки, за то, что дала сдачи одному задире, за не вовремя возвращенные книги… Обучение в новой школе казалось хождением по минному полю: неловкий шаг – и в «нарушиловку».
Виктории не нравились мои табели. Она поджимала губы, а потом болтала обо мне по телефону со своими многочисленными подругами:
- Она совсем не старается! И по дому ведь ничего не делает!
Это была неправда. Я делала ровно то, что было написано в списке, но в отличие от Стейси не выбегала навстречу Вики, радуясь и ласкаясь, как щенок. Я никогда не помогала своей мачехе ни на кухне, ни с покупками. Все домашние дела я предпочитала делать одна, без компаньонов и надзора.
- Как можно жить такой праздной жизнью? Это всё потому, что она не ходит молиться вместе с нами. Да, она ездила пару раз куда-то на велосипеде, но откуда я знаю, что именно в свою церковь? Она могла в это время заниматься чем угодно!
Мне было совершенно гнусно от этих разговоров, которые я слышала в силу пронзительности голоса Вики и тонких стен дома Харди. По воскресеньям я действительно ездила на велосипеде к исповеди и к мессе. В тот храм, что был так близок к нашему прежнему дому и так далек теперь.
- Из школы мне донесли, что её видели в компании наркоманов! Представляешь? Неизвестно, чем она с ними занималась! А ведь я читала в её медицинской карте: она ещё девственница. Была, по крайней мере. Что? Ты права. Надо будет сводить её к гинекологу.
Я сидела в своей комнате, бессильно скрипя зубами от гнева, и думала, что если меня действительно поведут к женскому врачу, я просто ласточкой выпрыгну из окна клиники. Там высоко. И не будет больше в моей жизни ни унижений, ни сплетен.
5. Отрыв
После того, что наговорила Вики обо мне окружающим, глупо было утверждать «нет, я не такая». Да и чем докажешь свою невиновность? И я решила попробовать все те вещи, в которых меня обвиняла Вики. Ну, кроме наркотиков. С наркотиками нашу семью связывала давняя неприязнь. Я хорошо помню слова папы: «Я никогда не имел дела с наркотой» и то, как нас преследовал наркокартель. Я навсегда запомнила, что наркотики – самое отвратительное на свете.
Ну, и секса – он просто пугал меня. Я не представляла, что кто-то чужой будет прикасаться ко мне. Да я просто умру на месте!
Что касалось табака и алкоголя, то тут я решила вовсю предаться пороку. Всё должно было происходить у Марианны. Вики была против наших встреч, но я, пренебрегая запретами, после школы приезжала к своей подруге.
Мои родители никогда не курили, поэтому я решила начать с алкоголя, оставив табак напоследок, как более отвратительный порок.
Марианна выставила передо мной несколько бутылок. Здесь были виски, ром, коньяк, текила и ликер. Сама она, вооружившись блокнотом и хронометром, расположилась в кресле. Она решила совместить мой первый опыт со своей исследовательской деятельностью в области психологии.
- Ну, с чего начнешь? – подбодрила она меня.
Я с сомнением посмотрела на бутылки. Почти все они, за исключением ликера, были полны. Я вспомнила мой любимый роман Ремарка и то, сколько утешения он мне принес и решилась.
- Пусть это будет ром.
- Я так и думала, - воскликнула Марианна и черканула что-то в блокноте. – Кровь пиратов бурлит в тебе?
- Не поэтому, - вздохнула я, но объяснять ничего не стала, просто спросила:
- Как это делается?
Мне казалось, что ром должен быть тягуч, как мед, прозрачен и искрист. На самом деле он был совершенно жидкий и темный, остро пахнущий алкоголем. Я долго рассматривала его, потом вздохнула и глотнула.
Горло обожгло огнем, на глазах выступили слезы, словно я откусила перец чили.
- Ого! – тихо констатировала Марианна. – Сто грамм за один раз.
Я с трудом отдышалась:
- Что дальше?
- Дальше должно наступить опьянение, ты почувствуешь легкость и веселость.
Я сидела на стуле перед журнальным столиком, на котором стояли бутылки, и силилась почувствовать опьянение. Сказочного чувства легкости не наступало. Я выпила ещё и вспомнила, что темный ром обязательно закусывают кусочками апельсинов, посыпанными корицей.
- У тебя есть корица? – спросила я Марианну
- Нет, - ответила она, методично записывая что-то в свой блокнот.
- Тогда и апельсинов не надо, - возразила я сама себе.
Подождав ещё немного, я выпила третий стаканчик. Ром уже не обжигал, а лишь согревал меня, живительным огнем пробегая по горлу и падая в пустой желудок. От этого в животе делалось горячо и тяжело, обещанное Марианной чувство легкости и веселости так и не наступило. Только заболела голова
Ром больше не лез в меня, а другого алкоголя я не хотела.
Я вспомнила слова старинной морской баллады и то, как её пел папа:
