дочери 'девице Надежде Мусарской'.
По 'Исповедным росписям' я знал, что в это же время жил здесь ее сын Авраам, и непонятно, почему Ирина Егоровна не только не завещала ему ничего, но даже не освободила от крепостной зависимости, не дала вольную. А через десять лет Надежда Алексеевна Мусоргская оставила все по завещанию своим племянницам Александре и Любови Родзянко.
Церковь неплохо сохранилась до наших дней и, как считают специалисты, представляет интерес как Редкий памятник архитектуры потому, что такие 'маленькие, языческие, разнообразные, как бы игрушечные древние церкви убедительно говорят нам о талантливости нашего народа...'. Теперь же значение этого храма повысилось, так как он связан с именем Мусоргского. По рассказам старожилов Модест и в детстве гостил у бабушки, и позже бывал здесь у тетушки Надежды Алексеевны, которая так и не вышла замуж, как остался холостым и ее крепостной брат Авраам.
Пока в архиве прослеживалась год за годом жизнь бабушки композитора, невольно думалось о Юрьеве, о том, сохранилась ли эта деревенька и остались ли там родственники Мусоргского по крестьянской линии. После опроса старожилов стало известно, что Юрьево ныне не существует, а жители переселились в соседнюю деревню Логово.
Весной вместе с моим постоянным попутчиком - художником Петром Дудко - поехали мы в эту деревню. В крайней к дороге избе узнали, что из юрьевских остались только старик со старухой по фамилии Баштыновы и живут они на противоположном конце деревни. Мы пошли мимо заколоченных домов. Встретили одну старушку, вторую, старика, и все они говорили: 'Баштыны в коричневой изобке живут'. Мы не надеялись увидеть наследников Ирины Георгиевны, так как Баштыновы ни с какого боку не подходили к ее девичьей фамилии - Иванова. Долго брели по мокрому снегу, и вот мы в 'коричневой изобке'. Постучали, вошли. За столом, опершись на руки, сидел худой старик, с печки выглядывала бабка. Когда познакомились, хозяин дома Иван Гаврилович Баштынов сказал:
- Юрьево после коллективизации исчезло. Теперь там не пашут, не косят - все заросло лесом и бурьяном.
Мы заговорили о жителях, и оказалось, что одни давно умерли, другие разъехались. Спросили старика о его фамилии.
- Баштын было прозвище моего деда, а отец писался Андреев Гаврила Андреевич.
Это сообщение обрадовало, и мы стали выпытывать у стариков другие имена.
- У отца была старшая сестра Федора, младшая Анна, еще Федосий... А деда звали Андрей Иванович.
Услышав эти имена, мы здесь же для верности заглянули в копии 'Исповедных росписей' за 1863 год. В деревне Юрьево значилось: Андрей Иванов - сын Ивана-первого, родной племянник Ирины Егоровны. А рядом его дети: Федора, Федосий, Анна и Гаврила - отец нашего собеседника. Все сходилось, Иван Гаврилович был наследником юрьевских Ивановых и родственником композитора. В память о предках получил он самое распространенное на Руси имя Иван, как сказано в месяцеслове - 'благодать божья'.
К сожалению, продолжателей рода в этой семье не было, но из беседы выяснилось, что недалеко отсюда живет внучка Федосия и у нее взрослые дети.
Мы записали подробно все воспоминания о Юрьеве и роде Ивановых, с особым интересом посмотрели сохранившиеся фотографии: ведь зачастую внешнее сходство передается из поколения в поколение, и, может быть, удастся составить хоть какое-то представление о внешности крепостной 'девки Ирины, присушившей барина', которая, по утверждению Модеста Петровича, 'на благо россиянам' накрепко сроднила его с народом как в творчестве, так и во взглядах.
Три года минуло после нашего похода с художником к жителям Юрьева. Материалы об этой исчезнувшей деревне, а также и о бабушке композитора Ирине Георгиевне были опубликованы в газете 'Советская Россия', в журнале 'Нева'. Поездки на родину Мусоргского продолжались. Весной мне предложил место в автобусе Иван Семенович Сармин, ученый Великолукского сельскохозяйственного института, занимающийся реставрацией парка в музее Мусоргского. С ним ехала группа изыскателей-геодезистов.
- Будем прокладывать пешеходную тропу к Юрьеву,- пояснил Иван Семенович.- Наверное, вы слышали: в этой деревне родилась бабушка композитора, и здесь намечается поставить крестьянский сруб, плетень, колодец с журавлем и открытую сцену для концертов.
Я рассказал, как 'откопал' эту деревню в архиве и нашел Ирину Георгиевну.
- Не может быть,- удивился Сармин,- ведь я веду работы по московскому проекту, а там Юрьевом группа специалистов занимается.
- Выходит, не зря глотал пыль в архиве,- отвечал я шутливо,- нашел занятие москвичам.
А на душе было радостно, что Юрьево теперь возродится, не исчезнет с лица земли и из памяти людей.
У деревни Кадосно мы вышли из автобуса и пошли к Юрьеву по едва заметной тропке, которая вилась по крутому берегу ручья. Нас окружал девственный лес. Деревья были еще голые, а внизу из бурой прошлогодней листвы пробивались белые и голубые подснежники. Геодезисты обозначали тропу вешками, а когда пришли на место, стали размечать место для будущей сцены.
- По проекту Юрьево войдет во Всесоюзный туристический маршрут, а на сцене будут выступать в праздники фольклорные ансамбли,- пояснял Сармин.
Под раскидистой вербой, где планировалось построить эстраду, я решил попробовать, как звучит голос. Вспомнив наставления дирижера нашего хора, взял дыхание и спел 'Молитву' из 'Хованщины':
- Господи! Не дай врагам в обиду и охрани нас и домы наши милосердием твоим...
Этот хор в опере исполняют стрельцы и стрелецкие жены, и обычно зрители в театре долго аплодируют. Евгений Нестеренко рассказывал, что когда 'Хованщина' исполняется артистами Большого театра за рубежом, в Париже, Милане, Софии, эта молитва стрельцов всегда повторяется, несмотря на то, что исполнение отдельных номеров оперы, особенно хоровых, 'на бис' в современном оперном театре не принято. Но что делать, если занавес поднимается и опускается без конца, а овация не прекращается, пока публика не услышит этот хор еще раз! Слова и музыку Мусоргский сочинил уже в конце жизни 29 мая 1880 года в Ораниенбауме. Короткой молитвой композитор как бы хотел оградить родную Русь, ее людей и их жилища от всех зол и несчастий.
А акустика в Юрьеве была превосходная! Изыскатели дружно зааплодировали, когда я спел 'Молитву'. Можно сказать, что первый концерт в Юрьеве состоялся, и открыл его рядовой бас самодеятельного хора 'Кант'.
За ручьем в черемуховых кустах куковала кукушка, и ее глубокий стонущий альт отзывался в округе троекратным эхом. Наверное, так же звонко разносились на деревенской околице голоса юрьевских песнохорок, среди которых, может быть, находилась и Ирина.
Этим обязан матери
Первый биограф Мусоргского В. В. Стасов уже спустя неделю после похорон композитора начал собирать материалы для очерка о нем. В письме к М. А. Балакиреву он спрашивал: 'Что за субъект была мать Мусорянина, и играла ли она в его жизни какую-нибудь роль, или ровно никакой и про нее не надо ничего говорить?' С подобными вопросами критик обращался к родственникам, друзьям, знакомым, но конкретных сведений о матери, видимо, не получил, так как их нет в очерке.
Интерес к родителям композитора проявил и второй его биограф, профессор В. Г. Каратыгин, который специально поехал на Псковщину, чтобы в числе других сведений разыскать портреты отца и матери. Как он пишет, эти поиски 'не увенчались ни малейшим успехом'. В двух очерках Каратыгина, опубликованных в разных изданиях, сведения о матери самые незначительные. Они умещаются в несколько строк: 'Юлия Ивановна, урожденная Чирикова, была, рассказывают, особой романтической, восторженной, влюбчивой, писала стихи...' Отрывок одного из стихотворений Каратыгину посчастливилось обнаружить - всего тридцать семь строк, и они были напечатаны в 1917 году в журнале 'Музыкальный
