Я в этом золоте топил лунуНа дне твоих печальных глаз…А еще я так любил тебя одну.А впрочем, все еще люблюсейчас.Но что-то сменилось в выси —На север умчался юг —И все золотые кистиНенужными стали вдруг.И сор золотой облезлыйСлетел под веселый свист.А девочка та исчезла,Как с ветки кленовый лист.Я в этом золоте купал струнуИ выставлялся напоказ.А еще я так любил тебя одну,А впрочем, все еще люблюсейчас.2007 год
Мариночка
Учились мы с Мариночкой, когда при слове«рок»Со страху залезали под кровати.Ей школа образцовая открыла сто дорогИ выгнала ее за вырез в платье.Кричал директор что-то о бедламеИ, тыча зло в Мариночкину грудь,Публично оскорблял ее «битлами»,А под конец вдогонку крикнул: «Блудь!»Тогда словцо «эротика» считалось матерком,А первый бард считался отщепенцем.Катилась жизнь веселая на лозунгах верхомИ бряцала по бубнам да бубенцам.Храня тебя, Марина, от разврата,И миллион таких еще Марин,Упорно не хотел кинотеатрПоказывать раздетую Марлин.Ты нам тогда, Мариночка, мерещиласьво сне —Совсем как из нерусского журнала,Где не регламентированы юбки по длине —Как ты была права, что бунтовала!Коль целый хор лысеющих мужчинКричал: «Длинней подол и круче ворот!..»И миллион таких еще МаринЕму назло с ума сводили город.Бежали мы, Мариночка, на выставки картинВ аллеи, где художник чист и беден,Где не сумеет высокопоставленный кретинУгробить скрипку глупым ором меди.Там на маэстро клифт с потертой фалдой,Но сколько ты ему ни заплати,Не нарисует женщину с кувалдойНа стыках паровозного пути.Ты выросла. Все вынесла. А мой гитарный бойСыграл поминки дикостям запретов.Мариночка, как нужен был твой с вырезомпокройДля первых бунтовщических куплетов.Прости меня теперь великодушно —Я ни один тебе не подарил,Хотя б за то, что самой непослушнойБыла среди бунтующих Марин.1986 год