Возможно, из-за тех же «завышенных требований к собственной персоне» Дина однажды посчитала, что заточкой ножей должен заниматься профессионал, а не самоучка-любитель вроде нее. В прошлом году такой профессионал обнаружился на рынке - в торце главного павильона. Примерно раз в три месяца Дина по дороге с работы завозила сюда ножи. Прямо у нее на глазах осуществлялось неторопливое точение на стареньком электроприводном станке с абразивным крутом. Дина, при всем ее прогрессизме, испытывала уважение к старой технике и тем более к людям, которые на ней работают. Она могла бы сэкономить несколько минут и успеть, пока ножи точатся, купить, допустим, мороженой рыбы, но ей нравилось наблюдать за искрометной работой усатого точильщика.
- Почему ножниц нет? Еще ножницы заточу.
Обещала принести в следующий раз ножницы.
Дина и Федя прошлись по рынку. Уже появилась черешня, турецкая. Дина купила килограмм и туг же у прилавка: «Держи» - дала Феде полиэтиленовый мешок в руки - расправить. «Это кому?» - «Собачке Муму». - «Если мне, мне не надо!» - «Надо, Федя, надо. Молодой. Витамины» «Мне столько не съесть». И потом - когда, уже ничего не поделаешь:
- Мне столько не съесть одному.
- А ключ для кого?
- А что ключ? Просто ключ - запасной.
- Для чего?
- Чтобы было!
Дина припарковала машину за два квартала от рынка, руки у Дины были в черешне, решили зайти в кафе.
Она позволила Феде заказать по чашечке кофе, а сама пошла в туалет мыть руки. Глядя в зеркало, вспомнила о книге Антониони, которую Федя подарил ей на Новый год. Вот! Сейчас они поговорят о «Красной пустыне».
Вернулась за стол и не успела ничего сказать - Федя спросил:
- И когда мой папенька в Индию отправляется?
- Билет на первое июня, они до сезона дождей добраться хотят...
- Ты ему не говори, Дина, я тебе одной признаюсь. У него в июне внук родится.
Дина произвела губами глухой звук. Глубоко вдохнула и выдохнула.
- Так. Прекрасно. Вот это новость.
- Не все еще. В июне внук, а в августе внучка.
- Шутка? Ты меня разыгрываешь?
- Тебе всегда кажется, что тебя разыгрывают. Зачем разыгрывать? Нет. Просто так получилось.
- Постой. Не бывает такого. Такого, в принципе, не бывает!
- Мамы - разные.
- Я догадалась, что не одна.
- Они подружки. Обе в Минске живут. Студентки. Я бы женился, если бы одна была, а когда две... тут все по-другому, сама понимаешь.
- Что я понимаю? Я ничего не понимаю!
- Это их решение.
- А ты ни при чем?
- Причем. Но так получилось.
- Родители есть?
Ждал он или нет этот вопрос, для него, похоже, вопрос этот был наименее трудным, - оживился.
- С родителями как раз вполне нормально. У Маринки только мать, у Жени только отец. Они знакомы. Было бы идеально, если бы они составили пару.
- Кто - пару? Ты про кого? Про родителей?
- Ну да. Дочки - за. Но вряд ли получится. Хотя было бы идеально.
- Федя, миленький, тебе девятнадцать лет.
- Моему папане тоже девятнадцать было, когда меня родил.
- Твой папаня родил тебя в законном браке и от одной женщины... чёрт!.. что я несу!..
- Не волнуйся, я вполне осознаю исключительность ситуации. К тому же я не такой легкомысленный, как ты могла бы подумать. Решения надо принимать взвешенные, ответственные. Моя первостепенная задача - определиться с жизненными приоритетами.
- Молчу. Нет, молчу.
- Вот и молчи, и не говори ему ничего... до конца августа.
- Он из Индии в конце июня вернется.
- Боюсь, до августа лучше. Пусть себя бережет. Стихи пишет, детские. Пригодятся еще.
33
Это, Франсуаза, священный город Ришикеш. Ты разве не мечтала побывать в Ришикеше? Ну так вот: мы в Ришикеше! Ты недовольна? Не ожидала? Думала, не доберемся? Твое право - можешь в прятки играть. А мы - на мосту. И этот мост - через Ганг! Длинный-предлинный навесной мост через Ганг. Наконец-таки я увидел Ганг, священный Ганг, бурлящий, кипящий, мчащийся под гору, и он, я тебе скажу, слишком велик для горной реки, насколько я представляю горные реки и мосты через них. На перилах при входе на подвесной мост сидят обезьяны. Высматривают, нельзя ли чем поживиться. Детеныши цепляются к их животам. У Любы уже отобрали банан, когда мы спускались все вместе с горы, теперь отбирать у нас нечего, нас пропустили. Обезьяны священны, их нельзя обижать - ни словом, ни тем более жестом. Я тут утром еще миролюбиво присел на камень рядом с одной, так она на меня так оскалилась и так на меня зашипела, что я счел за лучшее встать, отойти, ну ее, пусть одна на камне сидит. Ты когда-нибудь видела обезьян на воле? Я только здесь. Первых - когда подъезжали. Брели себе по обочине в сторону Ршикеша и не боялись машин. Одна обезьяна такая потом залезла в гостинице нашему психотерапевту в номер и стала исследовать его рюкзак, а когда он прикрикнул на нее, появился служащий и объявил, что обезьяну нельзя обижать. Обезьяны вроде коров. А что до коров, они тоже переходят Ганг по навесному мосту, ну а что им еще остается, не вплавь же. Тут есть еще один навесной, километра два вниз по течению, и на нем, говорит Командор, ко всему такому вдобавок нищие калеки сидят по краям, не пройти мимо них невозможно. Тяжелое зрелище, наглядимся еще. Или вот мотоциклы. Как-то умудряются по мосту проезжать сквозь толчею, лавируя между встречными и попутными пешеходами, - и те и другие абсолютно безразличны к приближению двухколесного транспорта. Может, мы еще искупаемся в Ганге. Вода здесь мутная, глинистая, но это не та грязь, которой славен Ганг, бегущий по равнине. Здесь, у нас, еще горный поток. Или это уже не совсем горный? До равнины близко уже. Это ж предгорье. Мы над уровнем моря метров триста каких-то. Это тебе не пять километров, как неделю назад. Справа на том берегу, кстати, спуск - ступени к воде. Мы видим, как там совершаются омовения. Мы высоко над рекой. Гхат, - но, боюсь, ты не знаешь этого слова. Даже уверен. Люба восклицает: купаются в сари! - и показывает рукой на женщин, входящих в воду. А Командор отвечает: чего же ты хочешь? Купальники запрещены. Люба, между тем, взяла купальник с собой. Почему я не мужчина? - говорит Люба. Это да, суда по тому, что мы видам с высоты навесного моста, мужчинам действительно проще. Но далеко нельзя никому заходить, может унести теченьем. А вот это самый высокий ашрам, - показывает Командор на причудливое здание слева. Словно сложено из конструктора для детей. Блоки, секции, башенка, пирамидки. Человечки в окнах и на смотровых площадках. Мы туда не пойдем, сказал Командор. Мы вон туда пойдем, там много ашрамов. Где-то там наш баба обитает. Франсуаза, я к тебе обращаюсь. Ты не расслышала? Наш с тобою баба. Вот и Крачун забеспокоился о тебе, спрашивает меня, что я чувствую и каково мое настроение. Врать не буду, я в порядке, все со мной хорошо. Но по имени избегает тебя называть. Биограф!
Дальше - больше: мы по тверди идем - левый берег реки. Город переполнен паломниками. Если б я знал, как называется их одежда, я б тебе описал.
Торговые лавки. Молельни. Ашрамы. Семья из четырех человек медленно передвигается на одном мотоцикле. Горбатые коровы (если это коровы (и если это горбы (но не верблюды же! - коровы))) и просто коровы, безгорбые. Вереница лошадок, груженных песком - по большому мешку с двух сторон на спине. Маленькие девочки продают «живые» блесточки: бросают в кастрюльку с водой, а они по воде начинают носиться, не задевая друг друга. Брахман-старик, сверкая глазами, протягивает для милостыни котелок, и,
