в 1184 году, когда династию Альмохадов возглавил новый властитель, при котором подвергались преследованиям не только те евреи, что исповедовали свою религию, но и те, кто обратился в ислам. Йосеф ибн Акнин также подвергся мнимому обращению в ислам, но осознавал, что больше не может оставаться в Марокко. И тут ему в руки попала книга Мишне Тора.
Как и многие молодые еврейские интеллектуалы того времени, Йосеф ибн Акнин стремился согласовать учение Библии и Талмуда со своими философскими и научными познаниями. Читая Мишне Тора, он понял, что наконец нашел учителя, который поможет ему преодолеть неуверенность и сомнения. Он решил отправиться в Фостат — не только для того, чтобы отыскать великого ученого, но и для того, чтобы насладиться свободой, которой пользовались местные евреи.
Прибыв в Александрию и не найдя в себе смелости сразу отправиться в Фостат, Йосеф написал Маймониду письмо с просьбой позволить учиться у него. В заключение письма он привел несколько своих стихотворений, написанных по-арабски и на иврите. Рамбам не отличался особой любовью к поэзии, но по стихам Йосефа ибн Акнина было видно, что их автор обладает острым умом, немалым интеллектом, и к тому же прекрасно образован. Эти качества далеко не часто можно было встретить у египетских евреев, и Маймонид без колебаний согласился учить Йосефа.
Йосеф ибн Акнин приехал в Фостат в 1185 году и два года жил в доме Маймонида. Их связывали не только отношения учителя и ученика, но и горячая дружба. Можно было бы без преувеличения сказать, что Маймонид, у которого еще не было детей, относился к своему ученику, как к сыну. И в самом деле, когда в 1186 году у Маймонида родился сын Авраѓам, счастливый отец поведал своему ученику, что о каждом из них, Йосефе и Авраѓаме, он думает как о сыне. Два ученых мужа изучали как религию, так и светские науки. Для каждого из них этот период стал временем крайне активного интеллектуального труда. Йосеф не только учился у своего наставника, но и помогал ему заниматься делами общины, а время от времени отправлялся в поездки по его поручению.
Спустя два года Йосеф ибн Акнин покинул Фостат и отправился сначала в Халеб, а затем в Багдад. Причины его отъезда неизвестны, но вполне возможно, что в их числе были соображения экономического характера. По некоторым свидетельствам, он отправился в Багдад для того, чтобы дать отпор местному гаону,Шмуэлю ибн Али, который, как мы помним, был ожесточенным противником Маймонида и во всеуслышание подвергал сомнению не только его ученость, но и его честность. Какова бы ни была причина отъезда Йосефа ибн Акнина из Египта, это не охладило его дружбы с любимым учителем; в некотором отношении, разлука только усилила ее. С этого момента ученые постоянно переписывались, продолжая обсуждать всевозможные препятствия, стоявшие на пути примирения классической философии с иудаизмом. Именно как продолжение этих дискуссий Маймонид вскоре после отъезда Йосефа ибн Акнина начал работу над сочинением, которому было уготовано стать самой знаменитой его книгой. Это был «Путеводитель растерянных».
«И когда определил нам Бог расстаться, и ты обратился на поприще, избранное тобой, [память] тех встреч пробудила забытый было замысел, и разлука с тобою подвигнула меня написать этот трактат. Я написал его ради тебя и тех немногих, кто подобен тебе; и разделил я его на главы, которые буду посылать по мере завершения туда, где ты находишься»[60].
Слова «и тех немногих, кто подобен тебе» могут объяснить то, с чем мы сталкиваемся во всех сочинениях Рамбама, кроме медицинских. Начиная с «Комментария к Мишне» Рамбам постоянно упоминает в своих сочинениях о том, что простые люди и те, кто просвещен и сведущ в научных трудах и исследованиях, воспринимают значение Закона по-разному. Если первые понимают его буквально, то вторые находят в библейских и талмудических сказаниях и изречениях, а также в мировой и еврейской истории от Сотворения мира до Исхода, как она изложена в еврейских источниках, аллегорический и метафорический смысл. Буквальная интерпретация, полагал Маймонид, есть только украшение, предназначенное для того, чтобы привлечь людей, не способных понять сложные истины, скрытые за словами. «С помощью разума, — побуждает Рамбам тех, кто способен на это, — ты сможешь отличить то, что сказано аллегорически, иносказательно и гиперболически, от того, о чем говорится буквально»[61]. Неподготовленному человеку было бы не просто осознать, например, бестелесность Бога или нематериальный характер вознаграждений, которые ждут праведников в Грядущем мире. И для того чтобы привлечь таких людей к вере, следует облекать подобные представления и понятия в образы, доступные их воображению, или в истории, которые не противоречат повседневной жизни. Однако подлинные духовные сокровища ждут лишь тех избранных, которые способны взяться за намного более сложные темы, и именно для них написаны такие работы, как «Путеводитель». Вот почему труд Маймонида вызвал столько противоречивых оценок, причем далеко не все отзывы следует объяснять завистью тех, кто считал себя его соперниками.
«...такой я человек, что, если положение безвыходно, путь тесен и я не нахожу иного способа преподать доказанную истину, чем тот, который подойдет одному достойному и не устроит десятки тысяч невежд, я предпочту поведать это ради него одного, не обращая внимания на хулу со стороны этого множества народа; я буду настаивать на том, чтобы спасти этого единственного достойного от того, в чем он запутался, и в его растерянности укажу ему путь, пока он не достигнет совершенства и не обретет покоя».
«Наставление» Маймонида к «Путеводителю растерянных», из которого взяты эти слова, призвано объяснить цели и методы автора. Однако возникает вопрос: не подразумевает ли оно также неразрешимый на первый взгляд конфликт между верой и разумом, который Маймониду приходилось решать на протяжении всей своей жизни? Ибо с тех пор, как человеку стали доступны научные данные и логика, писал Маймонид, он не может быть успокоен, пытаясь сохранить свои религиозные убеждения, если для этого ему приходится отрицать то, что он узнал от ученых и философов и; его беспокойство будет тревожить его и не исчезнет, пока он не найдет некоего соответствия, что устранит тот осадок сомнения, от которого он не может избавиться. Иными словами, «Путеводитель растерянных», вопреки блеску и учености его автора, остается несовершенным разрешением конфликта, когда под его несовершенством следует понимать невозможность найти когда-либо совершенное разрешение. Из этого следует, что два вышеупомянутых пути восприятия Вселенной и человечества могут сочетаться наилучшим образом в поиске той общей почвы, на которой оба этих пути могут существовать дальше. И напротив, пытаясь основать их на единой истине или открыто отказываясь от одного из них, поставленной цели не добиться. Именно эту задачу пытался решить Маймонид в своем «Путеводителе» — показать тем относительно немногим людям, которые способны воспринять это, что намного чаще, чем мы представляем себе, вера и разум могут разделять общие основы и рассматриваться в единой перспективе. И хотя непосвященные думают, говорит Маймонид, что между верой и разумом постоянно нарастает конфликт, пристальное рассмотрение проблемы приводит нас к выводу, что данное противостояние только кажется конфликтом. Этот конфликт исчезает, если просвещенный и подготовленный наблюдатель внимательно рассмотрит текст с аналитической точки зрения. Когда вера и разум сталкиваются друг с другом, Тору нередко можно рассматривать как аллегорию, пишет Маймонид. Разумеется, некоторые положения Священного Писания можно обоснованно опровергнуть, и потому их следует интерпретировать как-то иначе. Однако слова Писания не могут быть отвергнуты — ведь они продиктованы Моисею Богом и потому непогрешимы, ибо имеют божественное происхождение. Только с этой оговоркой, по твердому убеждению Маймонида, аристотелевские положения могут и должны привлекаться для объяснения еврейского Писания — как Торы, так и Талмуда, — что принесет немалую пользу религии его народа, возможно, даже в глазах нееврейского мира.
«Назначение же данного трактата — наставить благочестивого мужа, чья душа восприняла и в чьих убеждениях упрочилась истинность нашего Закона; человека, чье благочестие и моральные качества совершенны и который при этом сделал предметом своего умозрения философские науки и постиг их смысл; и увлек его человеческий разум, и указал путь в свои края, но преградил ему путь внешний смысл Закона, и то понимание многозначных, переносных или неопределенных имен, к которому некогда пришел он сам, или то, которому его научили. И оказался он в растерянности и сомнении: следовать ли разуму, отвергая то, чему, по его мнению, учат упомянутые имена, и полагая тем самым, что отвергает основы Закона, либо оставаться с тем, что он понял из них, не следуя за разумом? В последнем случае ему придется отвергнуть разум, отвернуться от него, осознавая вместе с тем, что он приносит вред себе самому и умаляет свое благочестие; ему придется остаться с этими фантастическими верованиями, ощущая тревогу и подавленность, в неизбывном сердечном сокрушении и великой растерянности».
