книгу, поступить так же.
Позволю себе заметить, что подобные соображения кажутся мне очень спорными. Представление об абсолютной несовместимости разума и веры было сформулировано только в XVIII в., в эпоху Просвещения. Точка зрения, согласно которой Маймонид в какой-то мере утратил веру и тайными тропами подводил других к своей позиции, основанной исключительно на разуме, не выдерживает критики. Философская проблематика эпохи, в которую он жил, сводилась к попытке найти такое решение, которое примирило бы веру и разум. Найти это решение пытались столь несхожие друг с другом мыслители, как парижанин Абеляр и житель Кордовы Аверроэс. Если в тот век и существовал хотя бы один философ, который отвергал религию в пользу философии и науки, то нам неизвестно его имя (по прошествии пяти или шести столетий таких мыслителей нашлось немало). В течение всей своей жизни, с самых ранних трудов, написанных задолго до «Путеводителя», Рамбам пытался объединить философию и науку с религиозной мыслью — не только потому, что был убежден в их единстве, но также и потому, что всегда вставал на прогрессивные позиции. Что бы ни скрывалось за этим последним мотивом, он служил одной цели — сблизить еврейское религиозное восприятие с тем, что сегодня мы назвали бы философской тенденцией. Такого рода соображения не только обладали для Маймонида теологическим смыслом, но и согласовывались с его стремлением сохранить еврейский народ.
Однако мы еще не ответили на вопрос: если целью автора «Путеводителя» не было утаить мнимую потерю веры от тех, кто не благоволил к подобной позиции, то почему эта книга была написана так, чтобы ее истинный смысл могли понять только отдельные просвещенные люди той эпохи? Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, нужно вспомнить, что в эпоху Маймонида подобного рода «зашифрованные» сочинения были не редкостью, ибо если бы автор писал открыто, в столь враждебной среде ему могла бы угрожать опасность. К несчастью, чтобы расшифровать «Путеводитель», нам потребовалось бы владеть всеми знаниями, которыми обладали образованные евреи в XII в. Это означает, что любые попытки понять этот текст до конца, как сегодня, так и в будущем, в какой-то мере обречены на провал. И дело вовсе не в степени компетенции тех ученых, которые брались толковать «Путеводитель» в последние века, и не в обоснованности их притязаний. Никто не может претендовать на решение этого неразрешимого вопроса.
Нет ответа и на более серьезный вопрос: почему Маймонид обращается только к тем читателям, которые способны понять скрытый смысл его сочинения? Однако здесь к нам на помощь могут прийти некоторые «косвенные улики». Ко времени написания «Путеводителя» Маймонид уже не раз становился объектом критики, подчас крайне ожесточенной, из-за широкого использования философских и научных концепций в «Комментарии к Мишне» и Мишне Тора. Возможно, при написании «Путеводителя» Маймонид исходил из того, что лишь немногие его современники обладали достаточной интеллектуальной подготовкой, чтобы понять обоснованность его суждений. К этому времени он уже не заботился о том, чтобы быть понятым, ибо знал, что для многих его слова были лишь поводом для новых споров и обвинений. В некотором смысле Маймонид сознательно обращал свой труд к очень ограниченному кругу читателей, распространяя среди них такие представления, которые в то время были еще слишком новы, и потому их было трудно принять. Лучше было писать так, чтобы лишь избранные могли понять его слова, чем заведомо подвергаться поношениям. Менее сложный стиль был бы бессмыслен. Если цель Маймонида заключалась в том, чтобы объединить философию и науку с теологией иудаизма, то это могла сделать только интеллектуальная элита.
Некоторые биографы Маймонида предпочитают говорить о нем в двух лицах: первый, Моше бен Маймон, написал две ранние великие книги — ясным стилем, доступным для понимания рядовых читателей, тогда как второй, Маймонид, является автором «Путеводителя», предназначенного только для избранных. Среди наиболее ортодоксальных иудеев есть даже такие, которые предпочитают игнорировать «Путеводитель». Они намеренно называют автора «Путеводителя» его эллинизированным именем — «Маймонид», тогда как для обозначения глубоко почитаемого ими еврейского законоучителя, к респонсам которого и двум первым книгам они обращаются всякий раз, когда нужно найти ответ на какой-нибудь ѓалахический вопрос, используют еврейский акроним, «Рамбам».
Конечно же они вводят себя в заблуждение. По вышеперечисленным причинам было бы очень сложно считать, что Рамбам «сбился с пути» и потому написал свои поздние сочинения. Намного более вероятно, что он по-новому определил свою цель, свое понимание того, каким образом лучше исполнить миссию, наложенную им на самого себя — сохранить свой народ и привнести в его веру гармонию с философией и наукой.
Не исключено, впрочем, что Маймонид утратил не религиозную веру, но надежду на то, что простые люди смогут постичь столь глубокие идеи. Он постоянно и на разные лады повторял мысль о том, что обычные люди не приспособлены к тому, чтобы охватить своим умом высшие теологические истины. Возможно, написание «Путеводителя» в такой зашифрованной форме свидетельствовало, что теперь в своих сочинениях Маймонид обращался исключительно к людям, которые, как он надеялся, смогут возглавить народ. В последующих поколениях они должны будут постепенно открывать истину более широкому кругу своих последователей. Маймонид, впрочем, утратил не только веру в большинство своих современников, которые, по его словам, «ступали дорогой глупцов», но и терпение — он не хотел вновь становиться объектом нападок и придирчивого внимания со стороны тех, кто казался ему недостаточно компетентным для этого, кто препятствовал необходимым переменам. Вспомним его слова из Введения к «Путеводителю», которые мы уже цитировали выше: «...такой я человек, что, если положение безвыходно, путь тесен и я не нахожу иного способа преподать доказанную истину, чем тот, который подойдет одному достойному и не устроит десятки тысяч невежд, я предпочту поведать это ради него одного…»
Если взглянуть на Маймонида с этой точки зрения — как на обладателя высокого интеллекта, человека, исполненного решимости сохранить единство еврейского народа в чрезвычайно опасные для него времена и укрепить его связь со своей верой, взывая как к его древним традициям, так и к жажде прогресса (иными словами, обращаясь как к широкому кругу читателей, так и к избранным, которые будут распространять его религиозную философию и таким образом сохранят ее), — то все прочие аргументы не стоят внимания. Рамбам был всецело поглощен делом своей жизни, он проявил в нем подлинную стойкость, которая изнурила бы рядовых людей, и в конце концов истощил свои силы.
Со дня смерти Рамбама прошло восемь столетий, и за это время многие ученые пытались осмыслить его наследие. Подобная попытка, в свойственной мне неученой манере, предпринята и в этой книге. Его жизнь, его труды, его устремления и его наследие постоянно подвергаются новому анализу и переосмыслению. В каждую эпоху исследователи пытались открыть «своего Маймонида» — Маймонида своего времени, даже своей страны и, безусловно, Маймонида каждого отдельного исследователя. В тумане восьмисотлетней истории и многочисленных искажений, которым подвергли его образ предыдущие комментаторы, уже никто не может сказать, выражаясь словами раввина Герцберга, открываем ли мы для себя того Маймонида, каким он видел себя сам, или того, какого мы хотели бы видеть. Я подозреваю, что гораздо чаще происходит второе.
Мудрецы, изъясняя смысл Торы, руководствуются теми же принципами, что и при составлении Мишны и Гемары. Мы уже вспоминали древнее еврейское предписание, согласно которому никому не позволено слагать с себя ответственность. Не менее значимо предписание мудрецов находить в словах Торы новый смысл, учитывая при этом, что она содержит в себе непреложные истины, которые не подвержены изменениям. Подобно тому как Тора и Талмуд раскрывают нам свой новый смысл в свете современности и потребностей сегодняшнего дня, жизнь Маймонида всегда будет становиться для нас тем яснее, чем больше мы будем изучать ее. Великие еврейские законоучители могут послужить в этом примером, ведь именно им принадлежит изречение дор дор ве-доршав — «Всякое поколение должно истолковать Тору по-своему». Любой из читателей данной книги может последовать этому предписанию.
Толкуя Тору по-своему, каждый из нас хочет обнаружить универсальную истину; однако на самом деле эта истина, вероятно, принадлежит только нам. Стремясь узнать правду о Маймониде, мы пытаемся отделить достоверные факты от спекуляций и мифов. Но не следует полностью отказываться от мифов — и не только потому, что они основываются на подлинных событиях его жизни. Мифы радуют наше воображение, которое тоскует о полете и для которого не важно, соответствуют ли они действительности. Здесь я хотел бы привести один из таких мифов, имеющий не большее отношение к реальности, чем
