оправдание, которое могло бы оказаться необходимым. Я подчеркнул, что нейтралы, занимающиеся разведкой просто за деньги, не очень надежные люди. Полковник Николаи оценил мой комментарий: таким было и его собственное мнение. Он согласился, что поставил передо мной трудную задачу. Он знал, как трудно найти правильных людей и держать их под контролем. Он был бы очень благодарен мне в случае удачи, но не стал бы ругать меня за неудачу. Именно такой гарантии я и хотел, и несколько дней спустя, после обсуждения всех основных деталей этого предприятия с моим непосредственным руководителем, я пересек границу с Голландией с легким сердцем — и в гражданской одежде. Теперь и меня непосредственно могли бы арестовать как шпиона — хотя, конечно, даже в этом случае мне не угрожала бы смертная казнь. Но шпионаж в большинстве стран, даже когда он не направлен против данной страны, все равно является наказуемым преступлением.
Но что стоил такой риск после тех, которых я уже избежал? Помимо всего, для меня все было прекрасно подготовлено. Я теперь стал младшим партнером фирмы «Диркс и Ко.», главный офис которой был в Роттердаме. Туда я поспешил, и был должным образом принят управляющим директором. Мне предоставили отдельный кабинет, секретаршу — немецкую девушку, и почти неограниченный банковский счет. Вот так я начал свою работу. Причем и с этой работой я хорошо справлялся. В целом, из многочисленных претендентов, которые ответили на неопределенные запросы, которые я распространял по всем направлениям, я выбрал шестнадцать мужчин. Я обучал их в небольшой школе. И обучил их настолько хорошо, что из шестнадцати агентов не менее тринадцати были арестованы в Англии! Из них двенадцать были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Трем другим, которые убежали, удалось это благодаря официальному попустительству, потому что было очевидно, что они не смогут принести большого вреда, находясь под контролем, и информация, которую они соберут, как бы много ее ни было, фактически будет стоить не больше газетной сплетни.
Рассмотрев свое положение, я подумал, что оно, похоже, слишком подвержено риску и крупномасштабное. Несмотря на гарантии моего начальника, офицеру, который вернется с задания с одними лишь провалами, вряд ли предоставят снова важную работу. Потому я решил, что должен сделать кое-что отчаянное, чтобы оправдать мое назначение. “Шпионаж — занятие для джентльменов”, - вспомнил я любимую фразу моего шефа. Исходя из этого, я послал памятную записку полковнику Николаи, где написал, что попытки нейтралов меня настолько разочаровали. Хотя, конечно, попасть в Англию было для меня самой простой вещью в мире, я обязательно принимал все меры предосторожности. Я путешествовал как голландский купец и носил громоздкую одежду, типичную для таких людей. У меня даже был голландский паспорт. (Паспорта были совершенно бесполезны как методы идентификации, поскольку каждая воюющая страна обладала небольшой мастерской, которая могла изготовить любое количество паспортов любой другой страны — и изготовить с очень высоким качеством, так что только опытный эксперт, располагающий достаточным временем, смог бы, возможно, обнаружить различие.)
После прибытия в Англию, как только я удостоверился, что никто за мной не следил, я отправился к себе домой — где, само собой разумеется, мои родители очень удивились и обрадовались, увидев меня. Затем я надел мой собственный мундир и явился для доклада в Военное министерство. Там, естественно, меня тоже ждал самый теплый прием. Я не только получил подтверждение, что мое сообщение о Вердене было получено, но я смог еще предоставить много другой информации, особенно о работе немецкого штаба и также о количестве боеспособных дивизий на Западном фронте, включая подробные сведения о тех, которых должны были перебросить из России. Фактически, мой перекрестный допрос в Военном министерстве почти напоминал допрос третей степени по интенсивности, поскольку с полудюжину руководителей департаментов хотели поговорить со мной. Я даже имел честь довольно долго беседовать с самим лордом Горацио Китченером. Он был замечательным человеком. Как и Хейг, Китченер не был словоохотлив. Он сидел, смотря на меня целую минуту, которая для меня тянулась намного дольше, — а затем задавал вопрос одним предложением, состоявшим из всего пяти-шести односложных слов. Но многословие не самое главное, и когда я впоследствии обдумал это, то понял, что та полудюжина простых слов охватывала всю суть вопроса.
Я просил предоставить мне немного информации, которую я мог бы использовать, чтобы показать, какую хорошую работу я проделал. Об этом мы легко договорились. Три новых дивизии собирались отправиться во Францию. Всего через пару недель немцы в любом случае обнаружили бы их присутствие на фронте. Не было никакой разумной причины, почему бы не сообщить противнику эту информацию немного заранее — особенно, как я уже говорил, по той причине, что предстоящее нападение не было уже никакой тайной для немецкого командования, даже его точное место. Поэтому этот лакомый кусочек информации фактически не причинил бы делу союзников ни малейшего вреда, а мой очевидный блестящий успех, конечно, помог бы мне очень существенно укрепить свое положение.
Я приехал полностью по своей собственной инициативе и не имел никакой связи с секретной службой, уже организованной в Англии. Перед моим возвращением, однако, я позвонил одному человеку, имя и адрес которого я уже знал — именно он пытался передавать сообщения моих неудачных агентов. Странное совпадение, но этот человек был арестован как раз через день, после моего посещения его парикмахерской, которая была его прикрытием!
Мое возвращение в Голландию прошло без труда, и, проведя день или два в Роттердаме, где я «подчистил» свои дела, я помчался назад в Генштаб. При этом я не просчитался, предвидя, что мое приключение получило бы самое полное одобрение, если бы я возвратился с успехом. Пусть моя информация фактически была довольно скудной, это, тем не менее, было уже кое-что абсолютно определенное. Я видел эти три дивизии в их лагерях; я даже установил точную дату, когда их пошлют во Францию; я видел обучение солдат и сообщал, что они были довольно слабы в подготовке, уступая тем, которые сражались под Лоосом предыдущей осенью. Это, конечно, был мой преднамеренный обман, поскольку эти три дивизии были столь же хороши, как любые другие, которые Англия когда-либо отправляла на войну. Мне хотелось обратить внимание немецкого командование на плохое качество будущих наступающих войск, чтобы немцы выделили меньшее количество своих дивизий для отражения этого наступления. В данном случае, фактически, именно так и случилось, но, к сожалению, громоздкие планы британского командования и отчаянное сопротивление каждого, даже небольшого, немецкого подразделения полностью разрушило все надежды, которые я питал в этой связи.
Я, похоже, был обречен постоянно сталкиваться со сравнительными контрастами. Всего несколько месяцев назад я был представлен Королю Англии и Кайзеру Германии; теперь, только несколько дней спустя после долгого разговора с лордом Китченером, я уединился на целый час с самим генералом фон Фалькенхайном. Фалькенхайн мало чем отличался от Китченера во многих отношениях — он был более словоохотлив, но и у него был мозг профессионального военного — холодный и расчетливый. Я часто думал впоследствии это, если бы только у Китченера были преимущества Фалькенхайна. Каким изумительным Главнокомандующим стал бы он. Но тогда Китченер не знал абсолютно ничего об европейских делах. Сердцем и душой он был в его любимом Египте, и стоило нескольким сотням турок подвергнуть Египет опасности, как он готов был отвлечь целые армии для его защиты. Если бы он обучался по тем же принципам, что и Фалькенхайн — думавший всегда в терминах европейских, а не колониальных войн — и в особенности, если бы он (как, впрочем, и все наши другие генералы) с самого начала своей службы на должности младшего командира привык бы справляться с большими войсковыми соединениями вместо несчастных бригад и разношерстных дивизий, которые могли бы использоваться на маневрах, тогда история войны, возможно, была бы написана совсем по-другому
Как только мой доклад был готов, и я прошел неизбежный перекрестный допрос руководителей различных других отделов штаба, полковник Николай естественно предложил, что мне хотелось бы
