Улица, куда подвезла Надежду Прохоровну бежевая «Волга», оказалась очень похожей на все прочие улицы почившего Советского Союза: с типовыми домами брежневской застройки о девяти и пяти этажах. К ним надо было подниматься от трамвайной линии по лестнице, проложенной по откосу вдоль путей. Надежда Прохоровна поднялась на взгорок, сориентировалась по нумерации и, найдя нужный дом, прошла к подъезду.
Но сразу в дом не пошла. Болтливый Митя сбил ее с толку, не вовремя вернул в прошлое – немного рассмешил, чуть-чуть расстроил. А бежевый автомобиль, так кстати подвернувшийся на площади, уж очень быстро довез ее до места. И все под болтовню, все под болтовню…
Надежда Прохоровна смела с лавочки возле подъезда опавшие листья сирени, присела и некоторое время собиралась с мыслями. Дело, что затеяла пенсионерка-крановщица, шутейным не было. Тут как в разведке – потерял порядок в мыслях, и все насмарку. Или без толку.
Надежда Прохоровна отдышалась, набралась решимости и, поправив ставшую вдруг жутко неудобной кепочку, смело шагнула к подъезду.
Чего сидеть? Уже приехала. Уже здесь, рядом, в двух шагах от тайны…
Или очередной загадки?..
Настасьина квартира под номером восемь оказалась на третьем этаже. Узкие ступени типовой пятиэтажки легко ложились под ноги, подъезд был очень чистым и приятно пах: уютным жильем, сухими полами и обеденным супом. На узком окошке между вторым и третьим этажом светлая тюлевая занавесочка, чуть ниже, возле почтовых ящиков, расписание дежурства по подъезду – жильцы мели и мыли лестницы сами, по очереди. Подъезд был узнаваемым, таким как и везде, но все же чуточку другим. Каким- то особенным, уральским, что ли…
Надежда Прохоровна долго жала на кнопочку звонка перед дверью с номером восемь. Прислушивалась.
Потом сделала шажок вправо и позвонила к соседям.
«Ну, с Богом, Надя! Бог не выдаст, свинья не съест. За правое дело брехать собираюсь…»
Дверь плавно подалась назад – никаких настороженных вопросов «А кто, а вы к кому, зачем?» перед этим не последовало, – в дверном проеме показалась приятная, приветливая на вид ровесница- пенсионерка. В теплом вязаном жилете, накинутом поверх – такого узнаваемо-родного! – фланелевого халата в желтых лилиях по зелено-черному полю, в пушистых полосатых гольфах и клетчатых шлепанцах с меховой оторочкой.
Как будто из родного квартала баба Надя не уезжала!
Круглые, без одной дужки очки сидели на лбу, крепко прижатые бельевой резинкой.
– Здравствуйте, – ободренная увиденным, уверенно сказала Надежда Прохоровна.
– День добрый, – простосердечно поздоровалась пермячка.
– Я вот тут к вашим соседям приехала… Да второй раз дома застать не могу. Не знаете, не уехали ли? Звоню, звоню…
– А кто нужен-то?
– Марина Полуэктова, – назвала баба Надя имя покойной матушки Анастасии.
Соседка пожевала губами, вздохнула:
– А кто вы ей будете?
– Троюродная тетя. Из Саратова приехала.
Второй раз захожу, а дома все нет никого. Не знаете, не переехали ли? Или, может, на работе Марина…
Бабулька собрала морщинки возле губ в щепоточку, вздохнула еще протяжней и отступила в глубь квартиры:
– Заходите.
– А-а-а…
– Заходите, заходите, чего ж перед дверями разговаривать…
Именно на славное уральское гостеприимство, разнящееся от сумасшедшей нынче столицы, рассчитывала баба Надя, отправляясь в Пермь. В холодных северных краях гостей за порогом не держат. Даже чужих.
Надежда Прохоровна прошла в тесную прихожую, хозяйка закрыла дверь.
– А как вас звать?
– Серафима Яковлевна, – храбро представилась бабушка Губкина, уверенная, что паспорта в этой квартире от нее не потребуют. – Можно – Сима.
– А меня бабой Шурой все кличут. Ты проходи, Сима, в комнату, чаю попьем…
– А-а-а… – снова изобразила смущение «Серафима Яковлевна».
– Проходи, проходи, пальто скидывай, вон тапки стоят.
В комнату Надежда Прохоровна так и не попала. Баба Шура отправилась к плите, ставить чайник, гостья проследовала за ней, да там и остановились. У накрытого клееночкой стола, у теплой плиты, у горячего чайника, окруженного вазочками с печеньем и вареньем.
Надежда Прохоровна, чувствуя неловкость за обман – баба Шура извелась вся, не зная, как приступить к разговору с чужой, приехавшей издалека родственницей о смерти племянницы, – подтолкнула беседу:
– Так где Марина? На работе?
– Ты, Сима, чаю попей, – печально проговорила хозяйка. – Устала, поди, с дороги…
– Да не устала, не устала.
– Умерла твоя Марина. Два года как схоронили.
– Ой… – баба Надя прижала ладонь к губам, – как же так…
– Рак у нее был. Настенька ухаживала, ухаживала, да не вытянула.
– Ой… А сама Настасья где?
– В Москву уехала. К другой тете. Дак ты, наверное, знаешь? Соня. Софья Тихоновна, в Москве живет.
– Нет, – медленно покачала головой Надежда Прохоровна. – Не знаю. Это, наверное, по другой линии. А давно ль уехала?
– Дак дён пять уже. Али четыре. А ты что ж, про Марину не слышала?
– Нет, – раскачиваясь всем телом на табурете, сказала разведчица-пенсионерка. – Я их с Настенькой давно разыскиваю. В прошлый раз в Пермь приезжала, в адресном столе, где живут, узнала. Пришла сюда – нет никого. Сейчас вот снова в Пермь к подружке приехала, дай, думаю, снова наведаюсь, Мариночку навещу.
– А в прошлый-то раз давно была?
– Полтора года назад.
– А-а-а… Значит, в справочной еще не успели пометочку сделать, что выбыл, значит, адресат. Ты пей чай, Сима, пей, остынет! И конфетку возьми…
– Ой-ой-ой! – раскачивалась перед конфетами баба Надя. – И что ж теперь? Не успела я! Какое горе, какое горе…
Разведывательное мероприятие нисколько не сворачивало от намеченной еще в Москве колеи. Слов нет, Надежда Прохоровна предполагала, что в многоквартирном доме обязательно разыщет словоохотливую старушку-кумушку, но чтоб вот так, за первой же дверью да компанию получить… Так смело не надеялась. Думала, побегать придется, походить да порасспрашивать.
А баба Шура тем временем усердно потчевала «расстроенную» гостью:
– Ты печеньку возьми, свежая, рассыпчатая… И варенья из морошки. Нет, поди, у вас морошки-то?
– Спасибо, спасибо.
– А может, рюмочку? За помин души рабы божьей Марины? У меня и наливочка есть. На спирту, но сладкая-а-а-а!..
– Давай помянем, – согласилась баба Надя. У русского человека – пермяка, москвича, саратовца иль из деревни Старые Колодцы – под рюмочку разговор завсегда лучше складывается.
Обманчивая сладость черноплодной настойки – с черносмородиновым листом и мятой – окончательно
