Надежда Прохоровна схватила грязную балетку Симы, рассмотрела ее всесторонне, – Таисия в разглядывании приняла горячее участие, толкалась лапами, рвалась обнюхать! – сравнила две тапки – оранжевую и когда-то ангельски чистую.
Да. Да! Все сложилось! Ангелы и демоны! Черти и херувимы! Какой-то Мефистофель устроил здесь дьявольскую пляску, придумал хоровод, заставил всех кружиться под свою дуду.
И даже бабу Надю не преминул задействовать в танце.
Надежда Прохоровна подхватила с колен Таисию, вынесла ее на улицу и, поманивая за собой, пошла в обход участка.
Все, что сложилось в голове, – невероятно и более того – недоказуемо. Убийца тщательно продумал каждый шаг, он не оставил ни одной улики по существу, а то, что было найдено, запутывало дело, переворачивало все с ног на голову и служило одному – остаться безнаказанным. С такими уликами, даже если попадешься, хороший адвокат всегда оставит у присяжных повод
Надежда Прохоровна, гуляя по участку, покачивала головой – невероятно, как все невероятно, – и думала лишь об одном: как можно заставить убийцу сознаться?
Поймать на новом преступлении? Заставить выявить себя?
Но как?! Самой под удар подставляться, что ли?!
Нет. Возраст уже не тот, колено проклятое с каждым днем все больше ноет, случись чего – не убежать.
И что же делать?
Пожалуй, прогуляться до Москвы, проехаться.
Надежда Прохоровна вызвала такси и уже из машины позвонила Кузнецовой.
– Верочка, – спросила после предисловий, – ты не могла бы сегодня вечером вернуться домой?
– Конечно, – слегка удивленно отозвалась та. – Больничный лист мне не нужен, анализы я все сдала.
– Тогда приезжай, пожалуйста. Я буду тебя ждать.
– Зачем? – насторожилась Вера Анатольевна. – Ты что-то. кого-то.
– Все разговоры вечером! Я сейчас кое-куда съезжу, кое-что разузнаю, чтоб наверняка. И позже тебе обо всем расскажу.
Надежда Прохоровна лукавила. Когда архитекторская вдова вернулась домой, ничего рассказывать ей баба Надя не стала. «Тут, Вера, неожиданность нужна. Неподготовленность, – сказала. – Чтоб все смотрелись натурально, чтоб взгляд не выдал. Или – все насмарку».
Расследование завершилось, но убийца мог уйти безнаказанным.
Все доказательства сложились в стройную – невероятную! – систему, все получило объяснение, но вот поймать убийцу не помогали вовсе.
Надежда Прохоровна все поставила на СЛОВО. Одно-единственное слово, которое надо выманить из убийцы, заставить произнести, поймать на вылете.
Иначе – никак. Никакая милицейская собака, следователь или эксперт убийцу не поймают!
Поможет только слово, выпорхнувшее случайно.
Бывают люди и вещи, мгновенно становящиеся в любом пространстве привычными и свойскими. Случаются обратные примеры, известные всякому: Петр Семенович влился в рабочий коллектив пять лет назад, но все равно считается там новичком, Андрюша Тютькин месяца не проработал, а свой насквозь – рубаха-парень.
Или вот взять вазу. Стояла в магазине – глаз не оторвать. Принесли домой – хоть в мусорку выкидывай. Стоит, выпячивается, новизной кичится. Глаза бы не смотрели!
Надежда Прохоровна Губкина относилась к числу «удобных» примеров. Легко свыкалась с самой необычной обстановкой, втекала в коллектив и не терялась при самых помпезных обстоятельствах.
(Помнится, лет тридцать назад победила беспартийная Надя Губкина в социалистическом соревновании и была направлена от родимого завода на празднование годовщины Великой революции. Празднование проходило по известному порядку: Кремлевский дворец съездов, торжественная часть, концерт, банкет. Повсюду – люди из телевизора, космонавты с женами, всякие передовики. На концерте Пугачева в балахоне две песни спела, Хазанов про кулинарный техникум шутил.
И вот гуляла там, робея, Надя Губкина минут пятнадцать. Потом обвыкла. Сидела рядом с каким-то директором совхоза, разговор о производстве поддерживала. После банкета этот дирек6 О. Обухова «Садовник для дьявола»
тор, Мишей, кажется, звали, все в гости приглашал. В четыреста пятнадцатый номер гостиницы «Россия».)
Но дело не в этом. Дело в следующем: на четвертый день пребывания на территории Кузнецовых присутствие в доме бабы Нади уже никого не удивляло. В гостиную Веры Анатольевны бабушка Губкина вросла, как качественно пересаженный побег вьюнка. Расселась на удобном диване рядом с Симой, подхватывала реплики, очень «сокрушалась», что недомогание хозяйки не позволило попить чайку на природе, под яблонями.
Чай в этот вечер подавала не только Лена. По странной просьбе гостьи Вера Анатольевна вызвала на помощь невестке еще и Лиду. Две женщины расторопно накрывали стол, Катарина изволила белыми ручками салфетки разложить по скатерти, Надежда Прохоровна рассматривала семейный фотоальбом.
– Верочка, – сказала через какое-то время, – а свадебные фотографии еще есть? Больно люблю я на нарядных людей поглядеть. Порадоваться.
В этот вечер к любой, пусть даже самой странной просьбе «школьной подружки» Вера Анатольевна относилась с подчеркнутым вниманием.
– Конечно есть, – кивнула. – Катарина, принеси, пожалуйста, свой свадебный альбом. Сима, сбегай в дом за вашими.
Родственницы послушно выполнили просьбу, и после чаепития Надежда Прохоровна (бдительно приглядывая за всей Вериной родней, не отпуская никого из залы) уселась по центру большого дивана и минут двадцать рассматривала фотографии со свадьбы Паши и Катарины. Нахваливала наряды, цокала языком, находя на снимках, как сейчас сказали бы, медийные персоны. Подобное одобрительное внимание растрогало даже ледяную Катю.
– Не говорите ничего, Надежда Прохоровна! – морщила аккуратный носик невестка Веры. – У меня прическа тут совсем дурацкая!
– Не привередничай, Катенька, – с улыбкой пенял муж, – такую красоту ни один парикмахер не испортит.
Серафима удивлялась странной моде конца восьмидесятых: на женихе брюки-бананы, кое-кто из гостей щеголяет джинсовыми варенками.
Елена еле дождалась, когда наступит черед ее альбома. Присела рядом с бабой Надей, уткнула нос в страницы.
– Какое платье у тебя красивое, – поправляя сползающие очки, ворковала бабушка Губкина, – с воланами. А что ж не белое?
– Мне идет сиреневый цвет, – манерничала новоиспеченная вдова. – А белых перчаток вполне было достаточно.
– Ой ли? – лукаво прищурилась Надежда Прохоровна. – Только ли перчатки были белыми?
– Конечно нет! – засмеялась Елена. – Белым было
– Наверное, пеньюар и сорочка? Такие же «ангельские», как у Симы.
– Что вы! – отмахнулась
Никто, пожалуй, ничего не понял. Две женщины – молодая и старая – смотрели друг другу в глаза и ничего не говорили: взгляд бабы Нади не отпускал, не давал ускользнуть в спасительные оправдания. Приковывал цепью к сказанному, давил, сбивал дыхание убийцы.
– Значит, видела ты, Лена, той ночью Серафиму, – утвердительно и тихо проговорила Надежда
