Садовник для дьявола

ушей, с мачехой была тиха и послушна, словно овечка с затуманенными очами.

В день, когда Елена уже собралась наябедничать мужу: «Твоя дочь совсем умом тронулась, садовнику проходу не дает», Геннадий перешагнул порог дома в совершенно разъяренном состоянии.

– Откуда взялся этот Денис?! – завопил чуть ли не в истерике.

Елена аж присела испуганно на стул.

– Откуда вы его выкопали?!

– Почему – мы? – осторожно уточнила жена.

– Катарина сказала – вы вместе его нашли!

Давно уже Елена не видела супруга в столь

взбешенном состоянии. И пока не знала, как обернуть ситуацию с выгодой.

– Она сказала неправду, – ответила тихонько, на ощупь.

– Неправду?! – еще пуще раскипятился, видно, отвергнутый любовник. Похоже, пытался приставать к Катарине с теми же вопросами, но та умело вывернулась: «Дениса пригласили я и Лена».

– Да, я. я отговаривала ее приглашать Дениса. Можешь сам спросить.

– Значит, – нахмурился Гена, – ты отговаривала? А она. – Муж вопросительно изогнул брови.

– Ты знаешь Катарину, – жестко отчеканила Елена. – Если она чего- то хочет, то обязательно это получает.

– Получает, значит, – ядовито просипел Геннадий. – Ну ладно. Посмотрим. Надо с Пашей об этом садовнике потолковать. – И, хлопнув дверью, вышел из дому.

«Вот это да-а-а, – глядя в спину разъяренного мужа, усмехнулась Елена. – По всему выходит, не Серафиме, Катьке голову снесло. Считая Дениса своим приобретением, она получила облом в лице молоденькой соперницы и теперь срывает зло на бывшем(?) любовнике. Вот это да-а-а.»

Тут Серафиму не ругать, благодарить придется. Стараниями этой влюбленной дурочки уже не надо упражняться в остроте ума, вытаскивая наружу шашни осторожной, опытной в адюльтерах Катьки, не надо «засвечивать» ситуацию перед Геннадием (и Павлом, что немаловажно), доказывать на пальцах, что его любовница распутная дрянь, путающаяся с прислугой. Не надо ждать момента, не надо следить, подслушивать – Катька сама потеряла от ревности голову и осторожность, уже выставилась так, что даже влюбленный Генка все просек: у него появился соперник. Прислуга.

Удачно. Останется с удовольствием понаблюдать развитие событий. Вряд ли Геннадию удастся уговорить брата уволить садовника, Павел почему-то проникся симпатией к Денису, а наймом прислуги в их доме всегда занималась лежебока Катарина – она с работниками целый день один на один, ей и выбирать.

Удачно. Еще неделя, десять дней – и бывшие любовники разругаются в пух и прах из-за садовника. Катарина не привыкла уступать. Ни Геннадию, ни молодой сопернице.

Забавно будет наблюдать. Приятно будет проявить «сочувствие», когда униженный, отвергнутый муженек приползет под женино крылышко. Пылая от злобы и ревности, Катарина Геночку растопчет! Проедется катком по каждой кости…

Тогда и пожалеем… Со всем старанием.

Но, как известно, интрига, хоть немного соскочившая с проложенного рельса, и дальше начинает вести себя непредсказуемо. Казалось бы, тихонько подпаленный муравейник уже готов был вспыхнуть сам собой: ненормальная нимфоманка почти не скрывала интереса ксвоему садовнику, Серафима готовилась выцарапать тетушке глаза. (Только Вера Анатольевна – наверное, от недостатка зрения – пребывала в неведении, да Павел, как всегда, был мило близорук.) Еще немного, и сойдутся соперницы в рукопашной не хуже бывших соседок по хрущевке.

Ан не срослось. И вероятно, не хватило совсем чуть-чуть, малейшего нажима, вспышки: последние несколько дней Геннадий ходил задумчивый, чего-то решивший, Елена даже подумала: сломался! Любовники разругались окончательно, неверный муж прозрел.

«Прозревший» муж приехал с работы раньше обычного, шмякнул на стол пачку документов, утянутых в прозрачный файл.

– Вот посмотри, – сказал.

– Что это?

– Я купил тебе двухкомнатную квартиру неподалеку от родителей. Хочу развода. По-моему, все честно.

Елена взяла бумаги дрожащей рукой, просмотрела «шапку». Муж нависал над ней удушающим постаментом, онемевший язык лежал во рту холодным студнем. Молчание стояло в комнате минуту с лишним.

В их доме было не принято «выяснять отношения». С российским трезвым мужиком вообще не проходит чисто американский финт типа «Давай об этом поговорим». (Мы все-таки, как ни крути, внутренне направленный Восток и скрытная Азия.) С пьяным российским мужиком, если судить по папаше, возможны варианты: он может рвануть на груди рубаху: «Чего ты мне, падла, в душу лезешь?!», может налить жене второй стакан и до первых петухов объяснять супружнице: «Все люди сволочи, начальство сплошь козлы, я один такой нормальный.»

В тот день Геннадий ждал каких-то слов. Хотя бы относительно дележа имущества, возможно, даже приготовил отповедь-напоминание: «У нас, голубушка, есть брачный договор.»

Елена промолчала. Сидела оледеневшим каменным истуканом, в висках пульсировала шоковая мысль: «Я все теряю, все напрасно, я – недооценила». Не просчитала, не внесла в формулу геометрически прогрессирующую страсть мужа к любовнице. Самонадеянно слепила простейшее арифметическое уравнение, а надо было вспомнить физику: подкидывая в топку дровишки, не забывайте о повышении температуры и давлении пара. Накал страстей взорвал Геннадия изнутри. Разметал в клочья, почти уничтожил рассудок. Любовница отдалялась, и он нашел единственно возможный способ как-то ее удержать.

Жестко. И все Елена подготовила своими руками.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала немедленно.

Голос мужа доносился как сквозь слой ваты, и ноток сочувствия в нем не проскальзывало. Геннадий выносил приговор с безжалостной монотонностью прокурора.

Сказал:

– Но не затягивай все слишком, – и вышел вон.

Елена смотрела в спину мужа и думала о том, что теперь ей недостаточно его унижения, она хочет его смерти. Немедленно. И по возможности, в ответ, жестоко.

Жестоко, жестоко, жестоко! От страшных мыслей ее тошнило и корежило, суставы выворачивались и ныли, кулаки сжимались в жутком желании схватить кухонный нож, тесак, сковородку, разбить ею голову неверного урода или хотя бы грохнуть стакан об стену – и будь что будет. Нельзя прощать.

«А может, убить Катарину? – пришла осторожная, рассудочная мысль. – Насыпать гадине какой- нибудь отравы в кофе. Пусть сдохнет от поноса!»

Елена медленно встала, свернула рулоном договор купли-продажи квартиры, засунула его под мышку. Нет, она убьет его. Не знает как, не важно где, но жить он не останется.

В ее мыслях не было жгучей фразы Карандышева из «Бесприданницы» Островского: «Так не доставайся же ты никому!» По сути дела, терять было жалко не Геночку, не обручальное кольцо на пальце и статус замужней дамы, было жаль расстаться с этой жизнью. С домом и садом, с неспешными домашними хлопотами без волнения о куске хлеба на черный день.

«Не уступлю! Тюрьма ничем не хуже жизни за забором с той стороны!»

Елена сходила в свою – боже, надолго ли?! – спальню, спрятала документы под стопкой постельного белья, спустилась на первый этаж и возле лестницы столкнулась с Серафимой.

Вид у девчонки был донельзя довольный и таинственный. Она вообще в последние дни вела себя примерно, желала мачехе спокойной ночи и доброго утра, предпочитая не портить счастливый влюбленный настрой мелкими домашними распрями.