— Тише, болван!
— Я ничего не вижу.
— Черт! Иди сюда, — в темноте что-то шевельнулось, и Питер осторожно пошел в ту сторону.
— Видишь ступеньки? Нам туда. Там какой-то балкон.
— Ты уже был здесь?
— Конечно. Я тут пару раз трахал Пенни. На скамейке. Ей плевать, она же не католичка.
Глаза Питера привыкли к темноте, и он смог разглядеть убранство собора, где он никогда раньше не был. Он был намного больше белого домика, где его родители проводили по часу на Пасху и Рождество. Огромные колонны уносились наверх; алтарная завеса тускло светилась, как призрак. Он рыгнул, чувствуя во рту вкус рвоты. Ступени, ведущие наверх, были широкими, но невысокими.
— Мы поднимемся туда и увидим площадь. Туда выходят ее окна, понимаешь? В телескоп мы все увидим.
— Чушь какая-то.
— Потом объясню. А сейчас пошли, — Джим быстро пошел вверх. — А-а, да. Тебе нужна сигарета, — он улыбнулся и сунул Питеру сигарету из пачки. Дым странно смягчил вкус рвоты, сделав его опять похожим на вкус пива. Немного придя в себя, Питер медленно пошел следом за Джимом.
Они выбрались на узкую галерею, опоясывающую фасад собора. Окно с широким каменным подоконником выходило на площадь. Когда Питер подошел, Джим уже сидел на подоконнике, задумчиво глядя вниз.
— Веришь ли, на этом самом месте у нас с Пенни был клевый трах.
Он бросил на пол окурок.
— Бедняги, они никак не поймут, кто же здесь курит. Ну что, выпьем? — он поднял бутылку.
Питер покачал головой и протянул ему телескоп.
— Ладно, мы здесь. Давай говори.
Харди взглянул на часы.
— Сперва посмотри в окно. Увидишь чудо, — Питер выглянул — площадь, голые деревья, темные здания. В отеле тоже не светилось ни одно окно. — Раз, два, три!
На счете “три” огни на площади погасли.
— Два часа.
— Да уж, чудо.
— Ну если ты такой умный, включи их снова, — Джим оперся о подоконник и поднес телескоп к глазам.
— Плохо, что у нее не горит свет. Но если она подойдет к окну, ее будет видно. Хочешь взглянуть?
Питер взял телескоп.
— Она в комнате прямо над входной дверью.
— Вижу. Никого там нет, — тут он заметил в темноте комнаты красный огонек.
— Погоди. Она курит.
Харди выхватил у него телескоп.
— Точно. Сидит и курит.
— Так мы что, залезли в церковь смотреть, как она курит?
— Слушай, в первый день я пытался к ней прицепиться, помнишь? Она меня отшила. Потом она
— Чушь, — пробормотал Питер, бывший о Льюисе лучшего мнения.
— Кто знает? Во всяком случае, я думаю, она запала на него. Она таких как раз любит.
— Да ну, — возразил Питер. — Он хороший человек, я так думаю, а женщины такого сорта, они.., ну понимаешь…
— Черт, ничего я не понимаю. Эй, она двигается. А ну посмотри!
Питер взял телескоп. Женщина, улыбаясь, стояла у окна и смотрела прямо ему в глаза. Ему вдруг стало плохо.
— Она смотрит на нас.
— Оставь. Она не может нас видеть. Но теперь ты понял?
— Что?
— Что она какая-то не такая. Два часа ночи, а она сидит одетая и курит.
— Ну и что?
— Слушай, я прожил в этом отеле всю жизнь. Я знаю, как люди себя ведут. Они смотрят телевизор, разбрасывают везде вещи и устраивают маленькие праздники, после которых приходится чистить ковры. Ночью ты слышишь, как они разговаривают, поют, сморкаются. Слышишь, как они ссут. Стены ведь такие же тонкие, как и двери.
— Ну так что из этого?
— То, что она ничего этого не делает. Она вообще не издает никаких звуков, не смотрит телевизор, не сорит. Даже постель у нее всегда заправлена. Странно, правда? Как будто она спит стоя.
— Она еще там?
— Ага.
— Дай посмотреть, — Питер взял телескоп. Женщина стояла у окна и улыбалась, как будто слышала их разговор. Он вздрогнул.
— Еще кое-что расскажу. Когда она приехала, я тащил ее чемодан. Я перетаскал их миллион, и, можешь поверить, этот был пустым. Однажды, когда ее не было, я заглянул в ее шкафы — ничего. Но не может же она все время ходить в одном и том же? Через два дня я заглянул опять, и на этот раз шкаф был полон. Как будто она знала, что я туда лазил. Это в тот день она попросила меня отвести ее к Хэмфри, но там она сказала мне только одно: “Хочу, чтобы ты познакомил меня с тем человеком”. С Льюисом Бенедиктом. Я представил ее ему, но он тут же удрал, как кролик.
— Бенедикт? Но почему?
— Похоже, он ее испугался, — Джим опустил телескоп и закурил, глядя на Питера. — И знаешь что? Я тоже. Что-то в ней не так.
— Она просто знает, что ты лазил к ней в комнату.
— Может быть. Но взгляд у нее тяжелый. Недобрый какой-то. И еще: она никогда не зажигает свет по вечерам. Никогда. Кроме одного раза.., черт!
— Расскажи.
— В тот вечер я увидел у нее под дверью свет. Какой-то зеленый, вроде радия. Это был не электрический свет.
— Не может быть.
— Я это видел.
— Но это смешно — зеленый свет!
— Не совсем зеленый, скорее, серебристый. Короче, вот я и захотел взглянуть на нее.
— Посмотрел и пошли. Отец рассердится, если я опять вернусь поздно.
— Подожди, — Джим снова поднес телескоп к глазам. — Похоже, сейчас что-то произойдет. Ее уже нет у окна. Черт!
Он вскочил.
— Она сейчас выйдет. Я видел ее в коридоре.
— Она идет сюда! — Питер слез с подоконника и поспешил к лестнице.
— Не намочи штанишки, Присцилла. Не идет она сюда. Она не могла нас увидеть. Но раз она куда-то идет, я хочу знать, куда. Идешь ты или нет? — он уже собрал ключи, телескоп и бутылку. — Пошли скорее. Она сейчас спустится.
— Иду.
Они спустились по ступенькам и, пробежав через собор, открыли дверь. Джим захлопнул дверь и, чертыхаясь, пошел к машине. Сердце Питера гулко стучало, частью от напряжения, частью от облегчения,
