Многозначительная тишина тоже работает на нас. А может, они предполагают, что вместе с нами прибыл наряд милиции? Наконец длинный запротестовал:
— Какая гильза? Какие карабины? Придумают же.
Но всем уже все ясно. Два один.
— Пошли! — неожиданно зло говорит Лёня. — До свиданья. Извините за беспокойство.
— Ты чего? — спрашиваю его уже за дверью.
Нас никто не провожает. Там тоже переживают наш неожиданный уход. Так что можно считать два– два. Ничья, так сказать.
— Нечего уже было нам делать, — наконец произносит Лёня. — Не будешь же ты по карманам лазить? В другой раз накроем.
27 октября
Старый ворон, мудрый ворон попал в капкан. Ходит по кругу, гремит железом и тоскливо так: «Крум! Кру-ум!» Нос горбатый, спина горбатая, жесткие перья вокруг клюва усами щетинятся.
— Ах ты, разбойник! — говорю я. — Полюбуйся, Лёня, перед нами самая крупная в мире певчая птичка из отряда воробьиных.
Лёня ворона курткой накрыл, я капкан рассторожил.
— В порядке нога, — говорит Лёня. — Небольшая ссадина. Мы, конечно, есть тебя не собираемся, но для приманки сгодишься. Посадим тебя в «естественной позе» в снежный холмик, будешь нам соболей приманивать.
Ворон шипит, по рукавице когтями скребется и вдруг тихо так: «Ку-ум, ку-ум»… Глаза закрыл и успокоился.
— Давно бы так, — смеется Лёня. — А то пугать начал. Иди. Гуляй! — вместе с курткой в воздух подкинул. Куртка еще на снег не улеглась, а ворон замахал, замахал. Ветер его подхватил, крутанул, даже смял как-то. Но ворон тут же выровнялся и пошел винты крутить.
— Во как обрадовался, — говорит Лёня. — Теперь до самых «Крестов» не оглянется.
А наш ворон летел, летел и вдруг проваливаться стал. Метров пятьдесят вниз штопором прошел, у самых тальников горку сделал и закружил на месте. С минуту так кружил, потом за кустами скрылся, но скоро опять взмыл и удалился к Тайному.
Зачем же на одном месте кружился? Подошли к самому обрыву, заглядываем вниз, в полукилометре замечаем два темных пятна. Лоси!
Словно подхлестнутые, мечемся над скалами. Везде страшная крутизна. Я бросился было в обход, но Лёня уже полез вниз:
— Давай сюда!
Рассматриваю спуск. Высоковато. По склону кусты. В долине сугроб.
— Да что мы, не казацкого батька сыновья?
Снимаю лыжи, выставляю вперед ноги и — вниз. Где за куст уцепишься, где за дерево, где по воздуху, где в снег. В середине сброса небольшая лавинка образовалась, так я на ней, как на перине, к самой подошве скатился.
Куда идти? Сверху глядели — все ясно было. Спустились — всю ориентировку растеряли.
— Прежде всего нужно против ветра зайти, чтобы наш дух на лосей не набросило, — говорю я.
Ныряем в лиственничник. Деревья голые и темные, обглоданные ветром комки снега, словно нахохлившиеся куропачи, застыли на нижних ветках. Пересыпанный хвоей и мелкими веточками снег хорошо держит лыжи, и мы быстро пересекаем лиственничник. Дальше пошли заросли ольховника. В них потруднее. Лёня остановился, вытянул из кармана кусок бельевой веревки и привязывает Бумку, а я ищу проход. Вот как будто просека. Нет, метров десять прошли и — задний ход.
— Слушай, мы не туда попали. Скал-то отсюда не видно.
Огибаем ольховниковые заросли и в самом неожиданном месте замечаем лосей. Я сразу в снег закопался. Лёня чуть сзади лежит и подмигивает. Снимаю лыжи, ныряю в снег и гребу к огромному выворотню. Бумка сидит привязанная к лыжам и внимательно за нами следит. Только бы не вздумала поднять лай!
Один из корней выворотня закрутило вопросительным знаком, а снег и ветер устроили в нем окошко. Подползаем, осторожно поднимаем головы. Здоро?во, голубчики! Да это семья. Мама и дитятко. Свернулись калачиком, спины к ветру, спят. А ушам лосиным и во сне покоя нет. Свистит ветер, шумит тайга, скрипят чозении — спокойны уши. Но вот где-то снежный ком с дерева сорвался. Уши в сторону шума повернулись, постояли так с минуту и снова на нас раковинами уставились. Я по коре ногтем царапнул — ожили, завертелись уши.
Неожиданно ветер на миг утих. Лосенок тотчас поднял голову, посмотрел на мать, пырхнул тихонько. Да ушами так: дерг, дерг. Никакого внимания. Тогда лосенок потянулся к тальниковой веточке, пожевал ее, оперся на передние ноги, рывком поднялся и стал общипывать прутики вокруг лежки. Теперь он мордой к ветру. Ветер волнами пробегает по пышной шерсти.
Когда мы гостили у чукчей, дед Саша рассказывал нам с Паничевым такую легенду.
Между охотниками Ульвене и Вуквутагиным произошел спор из-за девушки. Надели они новые кухлянки, торбаса, взяли по связке песцовых шкур и с восходом солнца пришли к девушке. Она решила: «Стану женой того, кто ловчее окажется». И вот Ульвене ушел в тайгу, подобрался к спящему лосю и положил на его спину тальниковую веточку. Вуквутагин отправился по следам соперника, отыскал спящего лося, снял ту веточку, принес в стойбище и положил к ногам девушки…
…Холодящий лицо ветер вдруг стих и дохнул в спину. Тотчас лосиху словно пружиной выбросило из снежной ямы. В один прыжок она оказалась в тальниках, там на мгновение замерла и ухнула так, что у нас мороз вдоль спин прогулялся. Мы от лосихи были метрах в двадцати, и то не по себе стало, а те охотники к самому лосю подходили. Они были очень смелые люди…
28 октября
Поднялись в пять утра, с тем чтобы к шести стартовать в верховья Витры. Я приготовил завтрак и решил прогнать все патроны через ствол. Проверил один, второй, третий — все нормально. А вот четвертый пошел с усилием. Решил поджать его колодкой и резко закрыл ствол. Ружье выстрелило. Язычок пламени полоснул в бревенчатую стенку, за которой с дровами возился Лёня. Заряд прошел как раз между бревнами, там тлеет вата. Избушка полна пороховых газов, в ушах какой-то свист, трудно что-нибудь сообразить. Наконец с улицы Лёнин голос.
— Что там у тебя?
Я с радостью выдыхаю:
— Ты живой? — Во рту появляется неприятный привкус, словно меня укачало.
Лёня заканчивает последние приготовления, выливает остатки чая, забрасывает снегом угли в печке, проверяет, взяты ли спички, папиросы и все такое. Я же продолжаю сидеть и никуда мне, собственно говоря, не хочется.
Ровно в шесть выходим. Первый же капкан обрадовал. В нем крупный горностай. Шерстка так и играет под лучом фонарика. Долго любуемся им, укладываем в рюкзак и снова настораживаем капкан. Все же я никак не могу отойти от недавно случившегося — капкан три раза подряд захлопывается на моих пальцах.
Второй и третий капканы пустые, в четвертом белка. Здесь успели похозяйничать кедровки: обклевали уши, одна из них попалась в соседний капкан. И пусть сидит. Я часто находил в капкане одну только лапку от попавшейся туда кедровки и следы соболиной трапезы. Если же кедровку вытащить и просто положить в шалашик, соболь ее не тронет.
