А у него будет Брунгильда. И секс. Ради воспроизводства расы. И…
И вот тогда?то урод размахнулся, собираясь ударить олененка.
И Кай обрушил на него всю скопившуюся горечь, всю злость, все отчаяние.
Нет, он не убил зас…ца, еще чего не хватало!
Он просто сделал его настоящим зас…цем.
И до конца полета тот просидел в мокрых обгаженных портках в помещении стюардесс, потому что пассажиры не хотели находиться рядом с этим вонючкой.
После посадки Кай постарался выйти из самолета одним из первых и умчаться из аэропорта как можно быстрее.
Потому что чувствовал, еще немного — и он не сможет расстаться с этой девушкой. Никогда. И плевать на «нельзя»!
Глава 17
Добравшись до осточертевших пещер, Кай сразу направился к себе, видеть никого не хотелось. А уж тем более — отвечать на расспросы матери и остальных членов Президиума, с нетерпением ожидавших начала воспроизводства генетически безупречной расы.
Не свадьбы, не внуков — Грету волновал только результат. Ожидать от нее растроганных слез — вырос сынок?то, женится вот уже — можно было только в горячечном бреду.
Нет, свадьба, конечно же, будет, у жителей подземелья не так много поводов для праздника. Сначала там, в Альпах, а потом родители Брунгильды и члены Западного Президиума прибудут сюда, и торжества продолжатся. Все члены «Аненербе» имеют право достойно отметить начало новой жизни и воплощение мечты.
Им дай волю — они и в спальню постарались бы пролезть, камеры видеонаблюдения понатыкать. Это ведь не шуточки вам, надо следить, чтобы два наичистейших арийца не дрыхли там самым бессовестным образом, а делом занимались! И раз пять?шесть за ночь, чтобы наверняка! И чтобы быстрее все случилось!
Они бы и установили, но с Каем этот вариант умер, едва родившись. Вернее, едва озвучившись. Добровольно он ни за что не согласится — хотя что тут такого особенного, интерес ведь исключительно научный. Почти. А скрытые камеры уже через секунду перестанут быть скрытыми, чужое присутствие, пусть и виртуальное, Кай почувствует мгновенно.
Господи, где он живет, с кем?! Как они все могут так жить? Нет — существовать, жизнью эти крысиные бега назвать нельзя.
И поделать с этим ничего нельзя… Жить среди обычных людей он не сможет. Нет, он?то сможет, а вот люди — нет. Только одна Саша Цветкова решила, что он ангел, а маленькая рыжулька назвала принцем. Все остальные видели в нем нелюдь. И реагировали соответственно.
И кареглазка бы так же среагировала, сними он очки.
Хотя… Кажется, там, в самолете, когда он буквально на минуту снял очки, чтобы разобраться с уродцем, Каю показалось, что незнакомка смотрела прямо на него. Не на замершего в ступоре утконоса, а на него. И видела его глаза. И не заорала, не завизжала, не забилась в истерике.
Так, может…
Нет, не может. Он — мутант.
Кай отшвырнул в сторону дорожную сумку и плашмя рухнул на кровать. Широкую, двуспальную, семейную…
Подушка, в которую вцепился мужчина, сдавленно охнула. Эй, мужлан, поосторожнее там! Тут тебе не убогое изделие с торчащими сквозь сатин перьями лежит, а настоящее произведение постельного искусства с наволочкой из тонко выделанного льна и нежнейшим пухом внутри! Не смей меня тискать, как портовую — фи, какая гадость — шлюху! Ай! Ну это уже просто безобразие! Он еще и дерется! Ай! Ой!..! Ох, простите, оконфузилась. Ой!
Задыхаясь от отчаяния и безысходности, Кай продолжал избивать несчастную подушку, а заодно и все, что попадалось под руку. Хорошо, что на постели не было ни кувалды, ни наковальни — вот ведь странно, правда, обычное дело в кровати — иначе он точно размозжил бы руки.
Горечь выжигала из души все светлое и доброе, их место занимала злость. И ярость. И желание делать другим больно. Если ему плохо, то пусть и остальным будет не менее погано. Если не более. Пусть они…
Нетерпеливое поскуливание, сопровождаемое интенсивным когтевым шкрябом в дверь, ведущую к прямому выходу в лес, заставило черную трясину, все больше и больше распространявшуюся в душе Кая, булькнуть и остановиться. А когда из?за двери послышался совершенно несолидный, щенячий какой?то, лай, трясина с недовольным хлюпаньем стала куда?то втягиваться, закручиваясь в черную воронку.
Пока не исчезла совсем. Вот только исчезла она в душе Кая, где?то на самом дне. А значит, осталась с ним.
И в любой момент может снова выплеснуться…
И если эти, одноплеменники, получат то, что заслужили, то люди там, наверху, могут пострадать. Так что сиди в своей норе и забудь о домике в лесу и запахе сдобного теста, слюнтяй!
В радостном лае появились нотки обиды — эй, хозяин, ты же здесь, я слышу! И чувствую! И я так долго тебя ждал! Соскучился! Я почуял тебя издалека, я так бежал, так торопился, что чуть лапу не сломал, а ты! Ты меня не пускаешь! Ау?вау?вау?ваф!
— Ладно, ладно, не бузи, — улыбнулся Кай, поднимаясь с избитой постели. — Сейчас открою. Ох! Лок, а поосторожнее нельзя? Вот ведь конь вымахал! Да перестань! Пусти!
Но обезумевший от счастья пес слышать ничего не хотел. Он снова и снова атаковал любимого хозяина, своего ДРУГА, старательно зализывая все, до чего дотянется. А поскольку ему удалось повалить расслабившегося хозяина на пол, объектов для зализывания оказалось гораздо больше, чем обычно. Даже по длиннющей белой шерсти на голове человека удалось пару раз пройтись языком, прежде чем обожаемый двуногий смог подняться.
— Ну спасибо тебе, дружище, — проворчал Кай, с трудом сдерживая улыбку, — теперь придется идти в душ. Хотя я и так собирался освежиться с дороги, но чуть попозже.
«Так не надо освежаться, я тебя хорошо вымыл! Почти так тщательно, как мою…»
— Вот продолжать не надо! Это сравнение меня как?то не вдохновляет.
«Почему? Это же самое нужное и полезное место, оно…»
— Лок!
«Ладно, ладно. Печеньку дашь?»
— Шантажист и вымогатель!
Шантажист нетерпеливо переступил передними лапами и, склонив голову набок, пустил обильную слюну.
— Лок, прекрати заливать мне пол! Веди себя достойно, ты же хищник!
«Печеньку дай!»
— Вот зануда! Ладно, на, держи. — Кай вытащил из коробки с курабье жменю печенюшек и высыпал их в собачью миску. — Я теперь в душ, а ты тут сиди, дом охраняй. Всех впускать, никого не выпускать, понял?
— Умрфгх.
Исполнения приказа Кай не ожидал, поскольку на сторожевую службу пса никто не тренировал. Как, собственно, ни на какую другую — Лок продолжал вести полудикую жизнь. Они просто дружили. Знали, что они есть друг у друга.
К тому же никто никогда и не заявлялся к Каю без предупреждения, даже мать.
Поэтому он и слегка офонарел, выйдя из ванной комнаты.
