с неизбежным, он пару вечеров стоически вычитывал из этой возмутительно толстенной книги заданные кровожадной литераторшей главы.
Как-то он оторвался от страницы, долго смотрел в потолок, а потом спросил:
— Катя, а что такое нимфы?
— Не что, а кто.
— Хорошо, кто такие нимфы?
— Были такие мифологические животные в виде девушек.
— Были, значит… — протянул брат. — А какого они были цвета?
— Ну, какого… Какого-какого… Обыкновенного. Розового или бежевого. Или, может, светло- зеленого…
— А если их испугать, какого цвета?
Этот вопрос, признаться, поставил меня в тупик.
— А зачем их пугать?
— Тут написано, что панталоны у князя Ипполита были «цвета тела испуганной нимфы»…
— Где?! — рассвирепела я.
— Вот! — развернул он Толстого.
Я смотрю на страницу номер 14 школьной хрестоматии… И сама вижу этот несравненный толстовский эпитет.
Ну что, дорогой знаток отечественной литературы, Вы открывали Толстого с той же стороны, что мой брат?..
Есть в Москве дворики, которые время обходит стороной. Я люблю отыскивать такие. Вот и сегодня, в пурге тополиного пуха заблудилась вблизи Арбата. Дома обступили, взяли в полон. С трудом выбралась на Сивцев Вражек. Вздохнула свободней. Вот Арбатская площадь. По подземному переходу, мимо летучей торговли — пивом, котятами, экспресс-портретами — вышла на Никитский бульвар. Вот в этом дворике, скрытый зеленью, в бронзовом кресле — Николай Васильевич Гоголь. Заглянуть?
На высокий лоб падает позеленевшая металлическая прядь. Придавлен Николай Васильевич бронзой. Памятник, писали о нем, запечатлел Гоголя угрюмым, павшим духом. Но мне кажется, лицо Гоголя спокойно. Терзаний нет — лишь ироничное любопытство. К потомкам?
Эпизод сочтут выдуманным, но передаю его без всякой «литературы», стенографически. Две подружки-школьницы, стуча каблучками, ворвались в тополиную тень, хлопнулись на скамеечку неподалеку.
— Все, завтра последний экзамен, и…
В этом «и», в этом лице — ликующий приговор школе и забубенная жажда большой жизни.
— У тебя что?
— Литература. А, сдам!..
Гоголь заерзал в кресле, прислушался.
— Париться три часа будешь, — посочувствовала товарка. — В такую жару сочинение… Кстати, ты видела Светкино новое платье? Бой-френд подарил на выпуск. Ужасно дорогое.
— Ей не идет.
— Да? Мне бы пошло. А темы на завтра выдурили?
— Выдуришь тут. Клади на лапу. Где на всех наберешь? Да сказала — напишу. Вон, возьму какого- нибудь Гоголя…
— Хоть «Ревизора»-то читала?
— Да читала, читала.
— И про что там?
— Как один облом, его Миронов играет, приезжает в город, а там его за шишку принимают. Ну а он, не будь дурак, начинает клеиться к губернаторше и к дочке ее заодно.
Обе покатились со смеху.
Из библиотеки вышел молодой человек, глянул на хохотушек. Одна толкнула другую:
— Такой, что ли, облом-то?
— Не, этот в джинсах.
Опять покатились.
— Слушай, это он на тебя или на меня глядел?
— На обеих, как на губернаторшу и дочку…
— Ох, — зашлась со смеха товарка, — Кончай, Лидка. На обеих!..
— Ну, а потом обвенчается с губернаторской дочкой и смоется. А после все и откроется, ну, что он не ревизор, а просто погулять вышел.
— Охо-хо! Ой, не могу, — уже басом гудела подруга, — Я счас рожу от тебя!..
— Все, конец. На этом поставлю точку и сдам. Законных три балла… Вечером закатимся в «Метель», отпразднуем?
— Ты как, с Витюшей?
— Сдался он мне. Прохора знаешь, с Плющихи? Давно на «БМВ» подъезжает. Только мигни…
Они снялись. Гоголь остался. Сидел сирый, забитый тополиным пухом, и сокрушался про себя, как страшно далек от народа. Сожалел, что уже не в силах переписать «Ревизора», а может. Что не сможет вечерком подкатить на «Мерседесе»…
Где-то читала, что Гоголь со всеми его фантасмагориями умещается в семнадцать килобайт дискового пространства. А в Интернете варятся миллионы мегабайт. Но равен ли Интернет Гоголю?
Не можешь ползать по сетям, не сечешь в разных примочках и наворотах, не знаешь основного закона двоичности чисел — на тебя смотрят, как на недоумка.
К управлению миром рвется интеграл. А я не могу справиться с этим изогнутым многоэтажным чудищем. Не могу разложить его на множители, более того, подозреваю, что он и на множители-то не раскладывается…
Зато мой брат, вскормленный из той же бутылочки с соской, что и я, хрумкает эти интегралы, как леденцы. Его не колышет, что за вопросы задавал миру Гоголь. Заложи любую задачу в компяру, и задача будет расколота в секунды. Чего тут заходиться в рефлексиях…
Телефонный звонок.
— Здрассте, Леша дома, — интонация безапелляционная, не терпящий отлагательств.
Лешка выхватывает трубку, разговор разносится по всей квартире:
— Привет, Киря!.. Что у тебя? Угу… не загружается… Ну, а память есть на винте? Оперативки хватает? Какая операционка?.. А системные требования?.. У тебя, лопух, вирус, наверное. Проверял? Тогда погодь. Ну, сейчас объясню. Все драйвера должны быть прописаны в конфике, в автоэкзеке…
Чтобы все это записать вот сейчас, на живую нитку, моей «оперативки» еще хватило.
Месяца два назад Лешка с приятелем задумали сеть. Компьютерную сеть на весь дом. В их снах и мечтах наша 24-хэтажная башня на улице Яблочкова вся опоясана кабелями, обставлена компьютерами, модемами, конверторами и прочей дребеденью. Будь их воля, ребята собрали бы всех старушек и в несколько суток образовали их в квакеров и юзеров. Представляю, как баба Клава с нашей вахты впиливается через модем в квартиру и начинает запрашивать пароли недельной давности для допуска в дом моих ошалевших друзей.
Глава 2
Поезд подали на запасную платформу. Притулили на задворках Киевского вокзала. Полчаса не прошло, прибыл расстроенный своим опозданием Серган — брательник. Увидев родню, просиял. Но тут же принял сдержанный вид.
— Нет, на вокзале одиннадцать перронов, а они еще один изобрели…
