Утром до двух часов имела много дел, конечно, не очень важных. Только в моей больнице сама давала лекарство и ходила с новым доктором. Потом ездила в Дворянское собрание хлопотать насчет завтрашнего дня. Все улаживается прекрасно, и я очень рада: священнику отдала записку и деньги, чтобы там начать молебном, как и в моем доме, и после водка и пироги. Оттуда заезжала к французам, привезла сердобольной сахару и одному лимонной кислоты. Заезжала к М. А. Рудзевич, чтобы попросить целительной настойки; я ею лечу и помогаю моим солдатушкам. У нее изломан экипаж, и она просила свозить ее к французам, которым обещала книг и табаку. Я ей сказала, что двое просили варенья, и она взяла немного. В другой раз я поехала к ним и видела их радость при получении табаку. Некоторые просили, чтоб она привезла им кресты и образочки с изображением Божией Матери, чтоб носить на шее. Они свои потеряли, когда их без чувств приносили в лагерь. А я сегодня своим раздавала табачок и восхищалась их радостью и благодарностью. Вечером с самого обеда была гроза и дождь; я сидела дома и занималась приготовлением. Вечером опять ходила давать лекарство и сама раздала галеты и сахар даже служителям: завтра, для Ангела Владислава Максимовича, все должны пить чай два раза в день.
Вечером наши поехали в театр по случаю бенефиса Шуберта; я осталась со старушкой дома. Пришел доктор навестить больного маленького и пил с нами чай. Он отнял у меня много времени, и поэтому мне давно пора кончить. Первый час, а наши еще не приезжали.
Христос с тобою, мой родной друг!
17-го июля. Вот какое время пришло, мой милый друг и брат, что я два вечера не писала к тебе, и последнее письмо отправила неоконченное! Вот почему: 15-го утром начала молебном в моей больнице, потом долго ходила с доктором подле больных и раздавала лекарство; также записывала, что кому должно давать и по скольку раз, не надеясь на гадкого фельдшера. Я более лечу своими лекарствами и имею, кроме выданных из Комитета, несколько своих; другие покупаю. Например, у одного была куриная слепота, так что с закатом солнца он переставал видеть. Мне сказали, что ему надо прикладывать к глазам теплой печенки; я два дня это делаю, и он видит. Благодарение Богу! У моего доктора (фамилии не знаю) в другом доме есть цинготные; он мне сказал, не могу ли я достать пивных дрожжей, это было бы весьма полезно. Я каждый день покупаю на четвертак дрожжей, и больным, по милости Божией, лучше. Кончив все у себя, поехала в Дворянское собрание; там священник ожидал меня. Начали молебен. Потом он первый выпил водки за здоровье Владислава Максимовича, благословил пироги (сам не ел, потому что они с говядиной), и я начала раздавать их с сердобольной, которая подносила водку, а я приговаривала «за здоровье Владимира!». Это слово сказала я более полутораста раз! Вдруг вижу, за мной приезжает коляска, и кучер говорит, что Мария Ивановна и Владислав Максимович были у меня дома и, не застав, поехали к одной знакомой и там меня ожидают. Это было около часу. Я страшно заторопилась, зная, что Марии Ивановне надо быть раньше дома, а еще заехала в свою больницу, куда заранее все отправила. Тут сама раздала. Домой пришла замученная, но счастливая и довольная; переоделась и поехала к м-ме Герсдорф. Старушка была очень рада меня видеть; я познакомилась с нею у Княжевичей. М. Ив. меня ожидала. Посидев немного, мы стали собираться, и туг я вспомнила, что надо отправить письма. Находящемуся туг доктору Краузе поручила заехать к нам и, запечатав приготовленные письма, отправить.
Приехав на дачу, мы едва успели оправиться, как начали приезжать гости. Было не очень много, но все лучшее общество: генерал Ридигер, генерал Дельвиг, граф Комаровский (сын петербургского и знакомый гр. Ал. Теплова), князь Голицын и другие генералы. Вечером П? — Адлерберг с женою и еще некоторые. В саду играла полковая музыка. Мария Ивановна этого не хотела и на предложение полицеймейстера прислать музыку, при мне, просила не беспокоиться, говоря, что теперь не такое время. Но Дельвиг этого не знал, приказал прийти своей музыке, и отказаться было уже невозможно, не нарушив вежливости. И там мы провели время очень приятно. Ко мне все чрезвычайно внимательны. Все меня знают и видали прежде на сцене, кто в Москве, кто в Петербурге. После здоровья хозяев и нашего храброго воинства Владислав Максимович предложил здоровье сердобольных и мое, как представительницы дела милосердия. Я поблагодарила за других, не смея относить к себе такого счастия. Я много гуляла, устала, писать не могла. Вчера весь день ухаживала сама за больными, давала лекарство по четыре и по пяти раз в день.
Утром приезжал кн. Голицын, привез мне письма Гоголя и Белинского (это вследствие нашего разговора накануне). Также, когда я просила графа Адлерберга дать мне подорожную по казенной надобности, иначе я никогда не доеду, он просил меня написать к нему формальное письмо. Гр. Комаровский вызвался исполнить как следует и вчера утром приезжал ко мне за свидетельством. Вечером привез все готовое. Я пригласила его пить чай. Разговорясь, оказалось, что он племянник Комаровским, с которыми я была знакома в Киеве. Он молодой человек нового поколения, в котором наша надежда на уничтожение натуральной школы. Они посланы от императрицы Марии Александровны для улучшения участи больных и раненых; им дана сумма денег для вспомоществования. Их четверо: граф Виельгорский, Сакен (сын известного генерала), Комаровский и Пален. Я между тем показывала им путь, как лучше действовать. Они начинают свьюока, а я доказывала: кто хочет иметь плоды, тот должен прежде вскопать землю и обработать ее.
Сегодня 17-е. Окончив все в больнице, пошла к обедне; после напилась кофею, взяла около двух пудов табаку и отправилась в Дворянское собрание. Туда привезли еще пятьсот человек раненых; конечно, поместили не всех в одном доме, но там старых и новых более трехсот человек, я раздала всем до одного, а вдобавок моим прежним дала по рубашке.
Приехал генерал Остроградский, наговорил мне много лестного насчет моих занятий; очень жалел, что я скоро уезжаю. Видя, что я раздаю табак, просил, если останется, отвезти в главный госпиталь, в палатки, где есть гангренозные и всякие. Первых, как уже почти безнадежных, стараются успокоить хотя в последнее время. Я с удовольствием обещала это сделать и, благодаря Бога, исполнила. Обедала у Браилки; в пятом часу пошла в больницу. Там все в порядке. Дома уснула. В шесть часов приехала за мной дочь Браилки, и я, с моей хозяйкой и с ней, отправилась в лагерь к больным. Была в одиннадцати палатках; в каждой пятьдесят и шестьдесят человек; раздала весь табак, и мне это так понравилось, что я думаю и в остальные пятьдесят палаток привезти также любимого всеми табачку. Я нашла там одного старичка, которому давала кашки, когда он был в губернском правлении. Надо было видеть его радость! Он заплакал и сказал, что мое посещение почитает для себя особенною милостию Божией! Разумеется, и я не могла видеть и слышать этого без слез, за которые благодарю Бога от полноты души и чувствую Его великие милости. (Тут кстати поместить и твои стихи о слезах.)
МАЯ 6-го ОБЫКНОВЕННЫЕ СЛЕЗЫ
