Автобиография

Господи! да будет!

Подвиг милосердия, кроме небесной награды, не лишен и награды земной. Что может быть отраднее, как встретить благодарный взор мученика, которого тяжкие страдания услаждены Вашим заботливым вниманием, или даже принять последний вздох его, когда он, благодаря Вашему благочестивому старанию, отходит в вечность с верою в пострадавшего за нас Искупителя и с надеждою получить венец за исполнение Христовой любвеобильной заповеди: «Больше сея любви никтоже имать да кто душу свою положит за други своя».

Эти отрадные минуты в деле милосердия таковы, что, если б Вас спросили, тягостен ли для Вас предпринятый Вами подвиг, вы не решились бы отвечать утвердительно. Так на опыте познаете Вы истину слов Христовых: «Иго мое благо и бремя мое легко есть».

В отношении к быту житейскому, если сравнить Ваше настоящее положение с нашим, то нельзя Вам не позавидовать. Вы несравненно счастливее нас: Вы принимаете деятельное участие в деле, которое так близко сердцу каждого русского. В неусыпных трудах, посреди самых кровавых событий злобной войны, Вам гораздо легче переносить эти события, нежели нам далекие, раздирающие сердце слухи о них. Каждое новое известие бесплодно возмущает нашу душу, тем более что не видно конца бесполезной гибели людей, обильному пролитию драгоценной крови братии наших о Христе, по попущению Божию, за грехи наши общественные и частные. Мы страдаем и не имеем в совести своей утешения, что кладем лепту свою на алтарь великой брани, в защиту отечества и православия. Одно остается нам: молиться и за Россию, и за молодого царя, и за православных воинов, и за сестер милосердия, к обществу которых Вы себя причислили, — молиться горячо, непрестанно. Но где взять такой молитвы? Когда в минуты отдыха от благословенных трудов Ваших, Вы возносите ко Всевышнему моление, прошение, благодарение, — а теперь, без сомнения, каждый молитвенный вопль Ваш, как чистый фимиам, прямо и скоро доходит к престолу Вседержителя. Помолитесь Ему и о нас, чтоб Он послал нам духа молитвы Тогда и мы помолимся… Помолимся и о том, чтобы Господь укрепил Вас, соделал человеколюбивый труд Ваш постоянно чистым, свободным от всякой примеси тщеславия, искательства людской похвалы и одобрения, чтоб делом Вашим не Вы славились, а имя Божие святилось, одним словом, чтоб этот труд Ваш был принят Богом, как жертва, вполне Ему благоугодная. Аминь.

М. Сомин.

Вот еще стихи брата — последние:

Боже мой! Боже мой! Только вздумаю я,

Как далеко от нас ты, родная моя,

И в каких ты трудах, и в какой стороне,

Так невольно тоска защемит сердце мне.

То мерещится вдруг, что сама ты больна,

Там лежишь без родных, без прислуги одна,

Некому утешения слова сказать

Или помощь заезжей больной оказать!

То мне слышится вдруг, как, в тоске и в слезах,

Ты зовешь нас, родных, и берет меня страх,

И я часто молюсь в продолжение дня,

И молитва моя успокоит меня!

Тут ты явишься мне в ином виде, сестра:

Близ больных ты сидишь весела и добра;

Им лекарство даешь, или чаем поишь,

Иль за сном их тревожным с заботой следишь.

Ты бежала для них от родства и связей;

Они лучше друзей, они выше князей.

Драгоценна их кровь, благородна, чиста.

Это дети Креста, это други Христа!

За отчизну стоят, за родную семью,

Офицер и солдат отдают жизнь свою!

Вот родные сыны нашей Русской страны,

Как пред всеми должны быть они почтены!

И отчизна и царь им хвалу воздают,

И молебны в церквах об их здравье поют!

Поклонись им, прошу; к ним любовью дышу;

Бедный дар приношу: в честь их песню пишу,

Хоть им много наград от богатых летят… В

от и я для солдат — чем богат, тем и рад!

Н. Куликов

(Отрывок из письма графа Комаровского, полученного мною уже по возвращении в Петербург)

Ваши возлюбленные солдатики получают от нас при отъезде отсюда (ампутированные и*тяжело раненные) от 10–50 р. серебром. Пища в госпиталях совершенно удовлетворительная. На днях еще я поймал на лету проезжего флигель-адъютанта, дельного человека и хорошо знающего это дело, и по Вашим наставлениям протащил его по самым незначительным закоулкам госпитального мира. Несмотря на подробные изыскания, мы не нашли никакого беспорядка. Теперь заботы наши об устройстве помещения для зимы. Вашему любимцу (раненому унтер-офицеру с Георгиевским крестом и пулею в руке) дал я от Вас двадцать пять рублей, и он просил меня Вас благодарить. Эти двадцать пять рублей не из числа вверенных нам денег и не мои, а достались мне следующим образом: я обещал жидам, которые поставляют для меня рогожи и обручи на транспорты, за первое мошенничество наказать их денежным штрафом, и на днях представился на это случай. Имея выбор между моей нагайкой и штрафом, жиды покорились своей судьбе. Этой выдумкой я очень горжусь — для раненых чистый барыш: во-первых, индивидуально одному го них, а во-вторых, всем вообще, потому что с тех пор, несмотря на все мои старания, я еще не мог найти в транспортах никакого беспорядка.

С совершенным почтением

преданный Вам граф Комаровский. 19 августа

Симферополь (письмо В. М. Княжевича).

Бывают в жизни кратковременные знакомства, для ко-торых все соединяется, чтоб сделать их привлекательными, драгоценными, незабвенными. Так все устроилось, чтоб мне узнать Вас, добрая Прасковья Ивановна, во всем блеске Вашего добродушия и того очарования Вашей души, под которыми Вы думали творить малое и творили очень многое — примером и делом. Ваши друзья в Петербурге Вас любят давно и только обрадовались случаю прославить Ваше самоотвержение; для нас же Вы явились как нечто необыкновенное посреди нашего хаоса и вопиющих недостатков, Вы, покинувшая негу своей жизни и веселую рассеянность своего звания, нашлись прекрасно в своем неожиданном положении, отложили все претензии в сторону, занялись твердо, весело, простодушно своим делом и, конечно, принесли огромную пользу. Я не только свидетельствую правду стихов Федора Николаевича, но готов бы и сам прославить Вас стихами, если б умел. Меня Вы Бог знает за что благодарите, но если б всем так легко было оказывать услуги, как Вам, то, конечно, и я заслужил бы что-нибудь в этом мире. Мы Вас благодарим от всей души за то, что Вы дали нам случай узнать себя и свою любезную скромность. Читая Ваше первое письмецо, я думал, что известие о Шуберте было ложно; второе меня разуверило. Вот и это огорчение и неприятность в дороге Вы перенесли с таким смирением! Не удивляюсь, что Вас так любят самые почтенные люди. Озерец-ковский также полюбил Вас, как и мы все.

Над нами все более собираются тучи. Севастополь сгорел, вероятно, и самая бухта не останется за нами. Через это мы дадим славное гнездо врагам. Наша мирная жизнь не только разрушена, но грозит надолго подвергнуться разным истязаниям. Но Бог милостив! Покоримся!

Елизавета Ивановна, к которой иду на именинный обед, Вас очень благодарит за память о ней. Шиловский в восторге от Вашего письма. Теперь у нас в городе 12 тью. больных и раненых. Было один день 13 тыс. Сюда приехали еще тридцать шесть сердобольных и поместилась часть крестовоздвиженских, да, я думаю, и все должны будут перейти сюда.