— Да мы ничего, Митрий Степаныч! — воскликнула баба постарше, — мы вам не помешаем. Нам только князька поглядеть хотца.
— Сказано, дрыхнуть ступай, — ну и иди! — сурово заметил Митяй. — Нечего околачиваться-то!
И он кинул на баб сердитый взгляд.
Аниська хотела было заговорить, но её сотоварка одёрнула её, и они торопливо ушли за печку. А через минуту оттуда послышался сдержанный шёпот и хихиканье.
Сенька подошёл к окну, спустил оконницу и высунул голову наружу. Резкий порыв ветра ворвался в окно и так колыхнул пламя лучины, что она чуть не потухла, а по полу бешено запрыгали тени, то вытягиваясь до потолка, то сжимаясь.
— Ничего не слыхать, — сказал Сенька, отходя от окна.
— Погодь малость! — заметил Митяй. — Чай, сейчас и пожалуют.
— Здесь прикончим? — спросил Сенька.
— Зачем здесь — в роще прикончим…
В это время резкий собачий лай донёсся со двора.
— Антропыч! — крикнул Сенька и бросился опрометью в дверь.
Митяй тоже поднялся с лавки и в выжидательной позе встал у стола.
Прошло несколько минут. Дверь отворилась, и в горницу, в сопровождении Антропыча, вошёл князь Барятинский.
— Пожалуйте, ваше сиятельство, — говорил Антропыч, — вот здесь господин Сенявин пребывание иметь изволят. Пожалуйте, входите, да на порожке-то, глядите, не оступитесь!
Барятинский сделал ещё шаг и, с удивлением глядя на невзрачную обстановку, окружавшую его, и на зверское лицо Митяя, стоявшего у стола, как раз против него, торопливо спросил:
— А где же Сенявин? Что же я его здесь не вижу?
Но ответа ему не пришлось дождаться. Подкравшийся сзади Сенька изо всех сил ударил его дубиной по голове, и Василий Матвеевич, даже не вскрикнув, как сноп, рухнул на пол.
Глава XII
В сетях любви
Но куда же девался Сенявин?
А дело было очень просто. С Александром Ивановичем Сенявиным случилась очень обыкновенная история, до которой, перебирая мотивы его исчезновения, никак не могли додуматься ни Барятинский, ни Вельяминов. Он полюбил.
Любовь пришла к молодому гвардейцу совершенно внезапно, налетев на его ещё не затронутое бурным дыханием страсти сердце, как налетает ветер на тихую, спокойную гладь сонного озера, мирно дремлющего в поросших ивняком и тальником берегах. И как ветер, пронёсшись, рябит воду и бросает её пенистыми волнами на береговой песок, — так и страсть, охватившая его, всколыхнула мирно дремавшее сердце Сенявина и заставила его биться с небывалою силой.
За месяц до своего внезапного исчезновения Александр Иванович, объезжая лошадь, заехал до Троекурова и уже хотел вернуться назад, когда случайно обратил внимание на то, что лошадь потеряла подкову на передней ноге. Приходилось сделать одно из двух: или поискать на селе какого-нибудь кузнеца, или отправиться пешком, ведя лошадь в поводу, но последнее совсем не улыбалось Сенявину, так как от продолжительной езды он чувствовал себя положительно разбитым и поэтому решился поискать какого- нибудь мужичка, который сможет подковать его аргамака.
Троекурово, расположенное на маленькой речонке Сетуни, было в то время незначительным посёлком, состоявшим из нескольких маленьких избёнок, разделённых друг от друга огородами и садами. Только с краю деревеньки стоял дом немного побольше и повиднее других, над раскрытыми дверями которого была прибита еловая ветвь, перевязанная кумачной лентой.
«Фартина [13], — подумал Сенявин. — Здесь, должно быть знают, где найти кузнеца».
Он подошёл к самому крыльцу, привязал лошадь у вбитого здесь столба и вошёл в кабак.
На скрип двери из-за стойки, на которой в беспорядке были наставлены штофы и шкалики, поднялась молодая женщина в атласном сарафане, в тонкой шёлковой сорочке, плотно облегавшей пышную высокую грудь. Чёрные глаза её приветливо устремились на вошедшего офицера, а на пухлых коралловых губах её задрожала весёлая ласковая усмешка.
— Что прикажете, ваше сиятельство? — приветствовала она Сенявина, глядевшего на неё изумлённым, восторжённым взором.
Сенявин ответил не сразу. Он ещё раз окинул взглядом красавицу и сказал:
— У меня расковалась лошадь. Нет ли здесь на селе кузнеца?
— Как не быть, господин офицер, есть. Присядьте-ка, пожалуй, а я работника спосылаю.
И, приотворив дверь в соседнюю горницу, она крикнула:
— Вавила! Сходи-ка к Михайле Косому, скажи, что дело до него есть; пусть струмент захватит!
И потом, повернувшись снова к Сенявину, она ласково спросила:
— А что, господин офицер, может, винца не погнушаетесь выпить? У нас и ренское водится.
Сенявин всё время не спускал с неё глаз. Он всё больше и больше удивлялся тому, что в этой грязной фартине ему пришлось натолкнуться на такую пышную красавицу, и он невольно любовался и её роскошным станом, и длинною русою косой, ниспадавшею чуть не до пят, и большими миндалевидными глазами, тёмными, как осенняя ночь, и глубокими, как небо осенней ночью.
— Так что же, ваше сиятельство, — повторила свой вопрос целовальница, — прикажете нацедить чарочку?
Александр Иванович так был очарован красотою молодой женщины, что, предложи она выпить ему яду, а не только вина, — он бы, пожалуй, согласился и на это предложение. Но ему предлагали вина, и он весело ответил:
— Отчего не выпить! С большим удовольствием выпью за твоё здоровье, красавица!
Молодая женщина достала бутылку со старым ренским вином, хранившуюся, очевидно, для почётных посетителей кабачка, и, наполнив янтарной влагой стакан, с низким поклоном подала его Сенявину, говоря:
— Кушайте, господин офицер, лучше за своё здоровье: мы такой чести не стоим!..
— Ну, это ты шутишь, красотка! Такой красоте, как твоя, можно удивляться и следует всегда отдавать честь!
Молодая женщина вспыхнула и, смущённо перебирая концы своего фартука, рассмеялась:
— Ох уж вы, господин офицер! Полно вам над бедной вдовой насмешки строить.
— Да разве ты вдова?
— Вдова, ваше сиятельство, вдовушка сиротливая.
— А давно ль ты овдовела?
— Да вот к Покрову два года минет.
— Что ж ты мужа-то любила аль нет?
Целовальница печально вздохнула и ответила:
— Как не любить — любила. На то он и муж, чтоб его любить да жаловать. Эх, сударь, ваше сиятельство! Такова, видно, уж наша доля бабья! За отцом да за матерью живучи, больше горя, чем радости, насмотришься. А там замуж выдадут, попадётся муж старый да неласковый, будет плетью жаловать да чертогонами ласкать. И свету Божьего не взвидишь!
И она опять печально вздохнула, метнув на Сенявина лучистый взгляд.
— Нас как замуж-то выдают, — продолжала она через минуту, — нешто спрашивают: люб аль не люб. Пришла пора, стукнет шестнадцать лет, просватают батька с маткой какого ни на есть мужика побогаче, хоть будь он из уродов урод, да и окрутят. А как расплетут косу девичью да наденут повойник, — спорить не станешь. Ну и майся целую жизнь. Вот и я помаялась, да хорошо хоть недолго. Прибрал Господь, по моим
