— Да ведь люблю я тебя!
— Да неужто полюбили? — опять рассмеялась она.
— А ты и не видишь! — зашептал Александр Иванович. — Ведь ты совсем очаровала меня, сердце моё полонила!..
Молодая женщина рванулась было от него, но потом взглянула долгим пристальным взглядом, смущённо улыбнулась и сама, прижавшись к нему всем телом, шепнула:
— Ведь и я полюбила тебя, да и как ещё полюбила!..
И она приблизила к Сенявину своё пылавшее лицо и они слились в долгом, беззвучном поцелуе.
— Слушай, Александр Иванович, — сказала она потом, — правда, здесь больно людно. Хочешь, найдём такое местечко, где нас никто не отыщет? Хочешь?
— Конечно, хочу!
— Ну так ладно. Приезжай сюда денька два к вечерку, и поедем мы с тобой на мельницу, недалеко отсюда, близ Алексеевского. Приедешь, что ли?
— Понятно, приеду!
— Ну и хорошо. А теперь прощай, да смотри не забывай уж меня очень-то скоро!..
Через два дня после этого лихая тройка промчалась из Троекурова к Алексеевскому, и в этой тройке сидели Сенявин и Ольга.
Антропыч об этом узнал только на другой день.
Разведав, что Сенявин не ночевал дома, он отправился в Троекурово, но в кабаке, вместо красавицы хозяйки, за прилавком торчала заспанная, неуклюжая фигура работника Вавилы.
Антропыч залпом выпил стаканчик живительной влаги, крякнул, сплюнул, утёрся рукавом и вступил с Вавилой в разговор:
— А где же хозяйка-то?
— Нетути.
— А куда ж она подевалась?
— На богомолье в Косино уехала.
— Тэк. Хорошее дело! — заметил Антропыч, а сам подумал:
«Знаю я это богомолье-то! Небось с господином офицером где ни на есть в потайном месте милуются. Ну да это нам на руку. Теперь мы их сиятельство живо обработаем…»
И действительно, благодаря внезапной отлучке Сенявина старому разбойнику удалось залучить Барятинского в домишко дяди Митяя.
Глава XIII
В тревоге
Тревожную ночь пережил старый князь Барятинский. Когда слуга Василия Матвеевича сообщил ему, что молодой князь было вернулся, а потом уехал куда-то с каким-то стариком, — смутное подозрение шевельнулось в душе Ивана Фёдоровича.
Ему почему-то показалось, что этот таинственный отъезд что-то скрывает за собою, а когда, часу в первом уж ночи, он узнал, что племянник ещё не возвращался, — его подозрения приняли новую, очень тревожную окраску.
«Тут что-то неладно, — подумал старый князь, — некуда ему ехать-то было. К Вельяминову нешто — так он нонче был… Может, Сенявин нашёлся? — вспомнил он затем, так как знал об исчезновении Александра Ивановича. — Так ночью-то чего же ехать. Чай, завтра день будет. Да коли поехал к нему — пора и назад вернуться. И в прежнее время Васенька засиживаться не любил, а теперь и подавно… Нет, тут что-то не так».
Эти мысли не давали покоя старику. Тщетно он старался заснуть, напрасно насильно закрывал веки, — сон, как нарочно, бежал от него, а неугомонные тревожные мысли вихрем, сменяя одна другую, проносились в его голове. Особенно пугало его то, что племянник не сказал, куда он отправляется. Обыкновенно всегда, когда Василий Матвеевич уезжал куда-нибудь вечером, — он сообщал старику, куда едет и когда вернётся. И такая таинственная, внезапная поездка случилась положительно в первый раз.
Пугало Ивана Фёдоровича и то, что Долгорукий, страшно злобивый и мстительный человек, до сих пор ничем не проявил своей мстительности. А тому, что он мог забыть свою злобу, примириться с тем поражением, какое понёс в деле ухаживания за княжной Рудницкой, — князь Иван Фёдорович и верить не хотел. Слишком он хорошо знал Алексея Михайловича и теперь боялся, чтоб исчезновение племянника не было следствием его злобных замыслов.
«Он на всякую пакость способен. И из-за угла подстрелить может, — думал старик. — Ну, да если такое дело грехом случится, коль изведёт он моего Васеньку, — ему несдобровать. Правды на него не сыщешь, потому в силе они, проклятые, — ну, так я с ним своим судом расправлюсь, своими руками задушу его. Пусть потом хоть казнят, пусть хоть в Пелым аль Берёзов ссылают. Мне терять нечего, я уж стар, и всё равно вскорости с жизнью прощаться надо».
Иван Фёдорович заснул только под утро. Но сон его был очень тяжёл. Мрачные думы, не дававшие ему покоя, теперь во сне принимали реальные образы, и он несколько раз просыпался, испуганный сновидениями, в которых его племянник представлялся ему уже убитым, плавающим в крови… Проснулся он очень рано и, ещё не одеваясь, крикнул своего старого слугу Емельяна.
— Ну что, приехал молодой князь? — спросил он, когда старик вошёл в горницу.
Емельян грустно покачал головой.
— Нет, не приезжали.
— Что ж это значит, Емельянушка? — встревожено спросил старый князь.
— И ума не приложу, ваше сиятельство! Нешто, может, только у господина Вельяминова заночевали.
— А ты к нему не посылал? — ободрённый внезапной надеждой, быстро спросил Иван Фёдорович.
— Нет, ваше сиятельство, не сдогадался.
— Ну так пошли, пошли скорее! — заторопился старый Барятинский, — может, и взаправду он там.
Но посланный вернулся с печальным ответом, что «Василий Матвеевич у господина Вельяминова вчерась не были и у них ночевать не изволили». А через несколько минут явился и сам Вельяминов и воскликнул:
— Как? Что такое? Вася не ночевал дома?
— Да, не ночевал, — грустно ответил старый князь.
— Да куда ж он девался?
— А это Бог ведает! Вчера ввечеру его у ворот какой-то побродяжка остановил. Он с ними куда-то и уехал. А что он ему сказал, — неведомо! И вот с той поры его и нет. А Сенявин не возвратился? — вдруг спросил старик.
— Нет. Я нарочно к нему заезжал. Ни слуху ни духу.
— Что же нам теперь делать?
— Отыскивать надо.
— Да где же искать-то?
— Где-нибудь найдём.
Но, несмотря на такой ответ, Вельяминов в душе смутно опасался, что поиски Барятинского, как и розыски Сенявина, не приведут к желанным результатам. В исчезновении того и другого было слишком много какой-то таинственности, чувствовалась какая-то общая связь, и Вельяминов был почти уверен, что здесь замешана какая-то сильная рука, влияние человека, который, без сомнения, постарался скрыть все следы, и, наверное, не удастся ничего сделать для раскрытия этого таинственного дела.
Что Долгорукие замешаны в этом, Вельяминов почти не сомневался. Если он не понимал их участия
