— Женщина?! — облегчённо вздохнул Долгорукий. — Что же ты раньше этого не сказал! Какая женщина?
— А Бог её знает! Пришла, этта, да спрашивает: князь, говорит, Алексей Михайлович дома? Я говорю: дома. Так поди доложи, что мне их сиятельство желательно видеть. Я вот и докладываю.
— Да от кого она?
— Неведомо.
— Да ты бы, дурак, спросил.
— Пытался спрашивать, да не сказывает.
Алексей Михайлович пожал плечами. Он никак не мог догадаться, от кого эта таинственная посланная, и тщетно ломал голову над разрешением этого вопроса.
Наконец он снова спросил Гараську, с глуповатым видом продолжавшего на него смотреть во все глаза:
— Где она, эта женщина?
— Где! Известно где — в людской! Прямо в людскую со двора пришла. Я говорю: посиди здесь, а я пойду доложу. И пошёл, а она там сидит.
— Ну ступай, скажи ей, что я сейчас приду.
— Ладно, так и скажу.
И Гараська хотел уже выйти за дверь, но Алексей Михайлович остановил его.
— Или нет, постой. Поди и приведи её сюда.
Гараська ушёл и через минуту возвратился в сопровождении княжны Рудницкой.
Она так была закутана платком, что Алексей Михайлович не мог догадаться, кто стоит перед ним. И только тогда, когда она скинула платок и в полумраке комнаты вырисовалось перед ним бледное личико княжны Анны, — он изумлённо вскрикнул и отступил назад…
Глава VIII
На мельнице
Алексей Михайлович так был поражён появлением княжны Анны, что в первую минуту, казалось, потерял не только способность говорить, но даже и мыслить. Совершенно ошеломлённый этой неожиданностью, он несколько секунд стоял, не двигаясь с места, глядя на неё таким изумлённым взором, словно перед ним стоял не живой человек, а какой-то загробный призрак.
Но наконец он кое-как справился с охватившим его волнением и воскликнул:
— Вы?! Вы, княжна?! Это вы?! У меня… здесь?!
Анна улыбнулась бледной, печальной улыбкой и промолвила:
— Вы изумлены, князь… Я пришла к вам…
Но он не дал ей докончить фразы и, быстро подойдя к ней, воскликнул:
— Да, правда, я изумился… Но в то же время я безмерно счастлив вашим приходом… Что бы ни привело вас, я буду всегда благословлять эту минуту. Садитесь, княжна, садитесь… Чем прикажете угощать вас?..
Анна покачала головой.
— Ничем, князь… Мне нужно сказать вам только несколько слов… Удалите вашего слугу…
Долгорукий быстро взглянул на Гараську, продолжавшего стоять у дверей, и крикнул:
— Ступай отсюда…
Гараська так быстро скрылся за дверью, что казалось, он не ушёл, а просто растаял в воздухе.
Алексей Михайлович подошёл к молодой девушке и хотел её взять за руку, но она не то испуганно, не то брезгливо отодвинулась.
— Постойте, князь, — сказала она. — Не думайте, если я пришла к вам в эту позднюю пору, то меня привело какое-нибудь тёплое чувство к вам. Вы сами своими поступками вырвали из моего сердца даже дружбу, которую я раньше всё-таки питала к вам…
— Но, княжна, — попробовал остановить её Долгорукий.
— Подождите. Дайте досказать, — продолжала Анна. — Когда исчез Барятинский, я тотчас же обвинила вас в этом исчезновении. Я знала, догадывалась, чувствовала, что вы его ненавидите. Я убеждена была, что если он пропал — то пропал благодаря вам… Я была уверена, что он убит, и считала вас виновником его гибели. Повторяю, я была уверена в этом и сама готовилась к смерти, потому что не в силах была пережить смерть Васи. Но помните, вы приехали, вы захотели меня видеть, и до сих пор в ушах звучит радостная весть, которую сообщили вы. Вы сказали: Барятинский жив. И я поверила вашим словам, поверила сердцем, и эта уверенность спасла меня, может быть, от могилы, к которой я уже была близка. И теперь я нарочно пришла к вам, чтобы просить вас подтвердить ваши радостные для меня слова. Скажите мне… Заклинаю вас всем святым для вас!.. Скажите, правда ли это?
И она с невыразимой тревогой устремила свой пылающий взгляд на лицо Алексея Михайловича.
Но Долгорукий ответил не сразу.
В то мгновение, когда Алексей Михайлович увидел княжну Анну, радость его была так сильна, что он на минуту забыл все свои мстительные помыслы, что даже та жгучая страсть, которою он пылал всё время к молодой девушке, как бы стушевалась перед блаженством этого неожиданного свидания. Но стоило только княжне упомянуть, что она пришла совсем не ради него, что её привела только тревога за жизнь Барятинского, и тихое радостное чувство исчезло без следа, и Алексея Михайловича снова охватила прежняя непримиримая злоба, снова проснулась дикая страсть.
«Хорошо же, красавица, — подумал он, — если ты сама попала в мои руки, так теперь уж тебе не удастся вырваться из них!»
И, глядя прямо в глаза молодой княжны, он сказал:
— Да княжна, я говорил правду.
— Значит, Вася жив? — радостно воскликнула молодая девушка.
— Да княжна, жив.
— Значит, вы его не убивали?
Долгорукий печально улыбнулся и развёл руками.
— Вам наклеветали на меня, Анна Васильевна. Правда, я был зол на князя Барятинского, зол за то, что он оказался более счастливым в поисках вашей любви, чем я. Я ведь любил вас, Анна Васильевна… любил не меньше, чем Барятинский, и, понятно, мне тяжело было сознавать, что вы предпочли его мне! Правда, я хотел ему мстить, но когда он стал вашим женихом, я примирился со своей судьбой, отнявшей вас у меня!..
Алексей Михайлович всё это сказал таким задушевным тоном, такая глубокая грусть и такие нежные нотки звучали в его голосе, что княжна Анна, несмотря на всё своё предубеждение, невольно поддалась обаянию этой задушевности и взглянула на Долгорукого уже не таким гневным взглядом, как прежде.
А Алексей Михайлович, заметив впечатление, произведённое на молодую девушку его словами, продолжал тем же задушевным тоном:
— Поверьте, княжна, что я глубоко сожалел о несчастии, постигшем вас, когда исчез князь Барятинский. Я совершенно случайно узнал, что он жив, и тотчас же поспешил сообщить это вам. Поверьте мне, что если б я был виновен в его исчезновении, я никогда бы не стал извещать вас, что он жив.
— Да, да, правда! — прошептала Анна. — Спасибо вам, князь, спасибо! Простите меня, что я так дурно думала о вас.
Едва заметная усмешка, словно тень, пробежала по лицу Долгорукого, но Анна не заметила этой усмешки и, занятая тревожившим её вопросом, быстро спросила:
— Но где же он? Где?
— Кто? Василий Матвеевич? — переспросил Долгорукий.
— Ну да, конечно!
— О, он недалеко отсюда.
— Но он здоров? здоров?..
