— Ладно, братик, не переживай попусту. Ступай домой, там вроде всё…
Альдуччо оглянулся, подозрительно прищурился.
— Что — всё? Что — всё?
— Да вроде всё обошлось, — подмигнул Кудрявый. — Это я так, пошутил с тобой. Мать на тебя не заявила. Сказала, что сама порезалась, нечаянно.
Альдуччо долго молчал, вышагивая рядом. Они уже подошли к месту для купания, как вдруг он повернулся и, не слова не сказав Кудрявому, почти бегом припустил к Тибуртино — догонять компанию, окружавшую Задиру, который теперь ковылял сам, только руки положил на плечи Сырка и Сверчка.
— Пока, братан! — бросил ему вслед Кудрявый и двинулся своей дорогой, ни разу не оглянувшись.
Он шел к излучине, что прямо напротив фабрики отбеливателей. Завел по привычке песню, а когда допел, очутился как раз под трамплином. Там с одной стороны играли трое ребятишек с Понте-Маммоло (их, правда, не было видно, но он узнал голоса), а с другой Альфио Луккетти натягивал после купания брюки в полоску.
'Это еще что за хрен? — подумал Кудрявый, подходя поближе, а потом пригляделся и сам же себе ответил: — Ага, ясно!' Потом малость понаблюдал за тем, как одевается этот угрюмый, с торчащими вперед ребрами и густой порослью на груди “хрен”. “Ага!” — еще раз отметил про себя Кудрявый, припоминая похороны Америго и все предшествующие события. Но эти мысли быстро выветрились у него из головы, и, не обращая больше внимания на Альфио, Кудрявый начал раздеваться; лишь еще раз, когда тот удалялся, поглядел ему в спину и подумал: неприкаянный какой-то мужик!
Высоко задирая ноги, чтоб не извозить в пыли брюки. Кудрявый снял их и аккуратно сложил. При этом все время посвистывал, довольный, либо ворчал себе под нос насчет расшатанных трамвайных подножек, либо мысленно поздравлял себя с обновкой — вон, какую ладную майку себе справил!
— Законная майчонка! — приговаривал он, — тщательно сворачивая и ее. А оставшись в одних трусах, добавил: — Ну все, хватит на этого хрена горбатиться! Стребуешь денежки после обеда — и привет! Ты понял. Кудрявый?
Выработав таким образом жизненную программу, он взобрался по откосу, подошел к краю вышки, встал фертом и обнаружил слева и кустах троих мальцов, сыновей своего мастера, Верный, радостно лая, бросился ему навстречу, стал подпрыгивать, норовя достать лапами до груди. Кудрявый рассеянно потрепал его по загривку: не до тебя, мол. Уж очень он обрадовался, заметив тех троих: как хорошо, что не придется плавать в одиночестве и тишине, которая с приближением полудня стала гробовой, но главная радость, осветившая жуликоватую физиономию под короткими кудрями, заключалась в другом. Кудрявый пристально и неотрывно смотрел на братьев. Те тоже его заметили, но пока что помалкивали, выжидали. Наконец Бывалый повернулся к нему спиной, братья последовали его примеру — лишь изредка то один, то другой кидал настороженный взгляд через плечо. Кудрявый наконец нарушил молчание негромким окриком, и все трое разом обернулись к нему, а он поднял руку и угрожающе повел ею вверх-вниз. Ребятишки сердито передернули плечами, не сводя с него глаз.
— Вот вы где, шалуны!
— Чего надо? — выпалил Бывалый и умолк, ощетинясь, как ёж.
Кудрявый развлекался от души: подбоченился, прищурил один глаз, неодобрительно покачал головой.
— Хороши, нечего сказать!
— А чего? — с наивностью, свойственной его молодому возрасту, полюбопытствовал Мариуччо.
— Как это — чего? — Кудрявый дико завращал глазами. — И он еще спрашивает!
— Ага, чего? — нимало не смутившись, повторил свой вопрос Мариуччо.
— Да чтоб вы сдохли! — воскликнул Кудрявый и грозно сдвинул брови. — Может, и отпираться станете?
Бывалый тоже заинтересовался: почесывая ступню щеточкой и поворачивая ее так и сяк, он спросил вслед за братом:
— От чего отпираться-то?
— От чего-о? — Патетический тон нелегко давался Кудрявому: смех уже бурлил в груди, как варево в котле. — Таракана изжарили и спрашиваете — от чего?!
Не в силах больше сдерживаться, он загоготал и долго не мог угомониться, даже по земле катался, довольный своей остроумной репликой насчет жареного Таракана, хотя тот не совсем изжарился, а только подрумянился слегка. Братья, однако, его остроумия не оценили, поскольку ни черта не поняли.
— Блаженный, что ль? — хрипло бросил ему Бывалый.
— Не притворяйся, уголовник! — осадил его суровый окрик Кудрявого.
— Уж сразу и уголовник! — не моргнув глазом отпарировал Бывалый. — Ты как будто из дому не бегал!
Кудрявый навострил уши: этой подробности он не знал.
— A-а, так вы еще из дому сбежали! Видно, почуяли, что на вас облаву готовят!
Бывалый встревожился, но решил не подавать виду — лишь наклонил голову к самым коленям и напряженно размышлял. Иное дело — Мариуччо, этот заверещал как резаный:
— Какую такую облаву? Ты в своем уме?
— Я-то в своем, — продолжал издеваться Кудрявый. — Поглядим, что с твоим умишком станет, когда тебя заметут лет на десять!
— Да ладно трезвонить! — отмахнулся Мариуччо.
— С чего бы это на нас облаву готовить? — с напускной беззаботностью спросил Бывалый.
— Опять — с чего? — рассердился Кудрявый. — Сопляки ведь еще, а наглости на десятерых взрослых хватит! Кто вчера злодейство учинил на Монте-Пекораро? Ну, отвечайте!
— Какое еще злодейство? — Бывалый посмотрел на него даже с некоторым вызовом.
— Кто на горе Таракана привязал к столбу и поджег?
От такого известия братья на миг застыли с разинутым ртом; Бывалый опомнился первым и пожал плечами.
— Откуда нам знать?
— Вы и учинили, больше некому! — торжественно провозгласил Кудрявый.
— Скажешь тоже! — хмыкнул Бывалый и отвернулся, чтобы скрыть от Кудрявого полыхнувшие под черным чубом глаза.
— Не, ты что, это не мы! — заторопился Мариуччо.
— Нечего, нечего отпираться! — прокурорским тоном повторил Кудрявый, веселясь все больше. — Чтоб вы знали — свидетели имеются!
— Откуда свидетели? — удивился Бывалый.
— Вот те на! Откуда! Да вас все там вчера видали — человек шестьдесят, не меньше. И Огрызок, и Сопляк, и Армандино… Да вся мелюзга из нашего квартала, спроси кого хошь!
— Это не мы! — повторил Мариуччо, заметно нервничая.
— Вот заметут вас, там и будете сказки рассказывать! — траурным тоном заключил Кудрявый.
Но Мариуччо, задыхаясь от страха и несправедливости, тряс подбородком и все твердил: “Нет, нет, это не мы!”
Видя, что тот готов заплакать, Кудрявый сжалился, подошел поближе к краю вышки и, покачиваясь над бездной, пропел куплет всем известной песни. Его веселость повергла малолеток в еще большее смятение.
— Слезами горю не поможешь! — не утерпев, попрекнул он малыша Мариуччо. — Раньше думать надо было!
Ему вдруг стало жаль эту пузатую мелочь; разом вспомнились годы, когда он сам был таким же беспорточником и над ним издевались во всех дворах взрослые ребята, и то, как они с Марчелло и Херувимом были изгоями бандитского общества, и то, как однажды он своровал деньги у слепого, чтоб взять напрокат лодку на Чириоле, и то, как спас тонущую ласточку у Понте-Систо.
Вдали завыли полуденные сирены.
— Ну давай, ныряй скорей, — вслух сказал сам себе Кудрявый, — не то мастер опять напьется, как
