которой красовался памятник Ленину и большое мрачноватое трехэтажное здание – видимо горсовета. Ориентируясь по запаху, она быстро отыскала главный городской ресторан на боковой улочке. Зашла с заднего двора, в кухню.
Дородная женщина в несвежем халате чистила картошку прямо на пороге, ногой придерживая дверь. Увидев Маргариту, быстро оценила ее 'наряд', короткие волосы и сказала:
– Инкубаторская, что ли? Сейчас принесу хлеба…
– Спасибо, я не голодна, – ответила девушка. – Я насчет работы.
Минут через десять удалось договориться, что за мытье посуды и чистку плиты хозяин готов заплатить пятьдесят рублей. Его самого Маргарита так ни разу и не увидела, но женщина, которая чистила картошку (ее звали Анна), передала такие слова: 'Пусть работает. Но если тарелки будут жирными или что сворует, получит по голове'.
Посуду Маргарита вымыла за пару часов – посетителей в ресторане мало. Только в банкет или выходным бывает полный зал – так ей объяснила Анна. А еще дала тарелку супа. Так что свои деньги девушка заработала честно. Жаль, что все пришлось отдать Кобле. Татьяну не интересовало, откуда они добыты, просто дала норму: полтораста в неделю.
Так и пошло: два-три раза в неделю Маргарита уходила на заработки, отдыхала от детдомовской жизни, нормально ела. За это ее не трогали. Отношения с девушками сложились хорошо, Блашка теперь не отставала ни на шаг. Можно сказать, что жизнь устаканилась, но она уже знала, что в этой жизни ничего постоянного не бывает. В самом деле, идиллии скоро пришел конец.
Зима в этом году наступила рано. Уже в конце ноября ударили морозы, выпал снег. Единственную дорогу до городка замело так, что осталась одна колея. Ходить в поселок стало очень трудно. А тут еще Маргарита простудилась, неделю провалялась в санчасти. Кобла никаких болезней не признавала, требовала деньги. Еще не оклемавшись после болезни, Маргарита сходила в поселок и узнала, что в ресторан взяли посудомойку на постоянную работу. Воровать и попрошайничать она не будет, так и сказала Кобле. Та криво усмехнулась и поставила ее 'на полы'. Мыть приходилось везде, в том числе в туалете. Девушка говорила себе, что выздоровеет, найдет нормальную работу или сбежит. Но болезнь не отпускала – наверное, сказались постоянные сквозняки и плохое питание. Татьяна пользовалась этим и 'опускала' Маргариту все ниже.
Правда, недавно случилось радостное событие – в детдом приезжали приемные родители. 'Воспы' построили ребят, семейная пара – немцы – осмотрели их. Хотя чего смотреть – все в одинаковой мешковатой поношенной одежде, стриженные наголо, не отличишь девочку от мальчика. Но чем-то им приглянулась Маргарита. Сказали, что оформят бумаги и вернутся. Действительно, бумаг приходилось делать кипу – государство неохотно расставалась со своими заключенными. Для нее – шанс получить нормальную семью или хотя бы повидать хорошую жизнь.
Сегодня она быстро выполнила норму, спряталась углу и задремала. Как обычно бывает при чуткой дремоте, сны мешались с реальностью. Та, красивая, сильная женщина, которая приходила к ней во снах, как будто жалела ее, куда-то звала, потом сильно встряхнула.
– Эй, Чуча, ты чо, сегодня не убиралась? – Это была Кобла.
– Да нет, я все убрала, Таня, – стряхивая сон, ответила Маргарита.
– Для тебя я Кобла! Поняла? – Кобла ударила нарушительницу по голове. Не сильно, чтобы синяков не оставить, но больно. От удара Маргарита слегка 'поплыла'. – Еще туалет уберешь!
– Я его уже убирала.
– Уберешь еще раз! Собралась от нас уйти? Посмотрим, как у тебя это получится. Мы этим немцам покажем сорок пятый год. Пошли.
Эти слова, относились, конечно, не к ней, а Маринке. Кобла взяла под руку свою 'дочку' и пошла в 'сушилку'. В этой комнате собирались старшие девочки, чтобы обсудить дела, съесть продукты, которые удалось достать, выпить, покурить. Иногда туда ходили мальчики.
Маргарита выжала тряпку, сделанную из старого одеяла, и отложила в сторону. Вымыла руки прямо в ведре с грязной водой. Подошла к батарее отопления, вытащила спрятанный хлеб и сунула в рот. Есть хотелось всегда. От плохой детдомовской еды мутило. Только когда случались проверки из РОНО, на столе ненадолго появлялось масло, мясо, овощи – то, чем снабжался детдом, но всегда уходило в карманы ненасытного руководства.
У входа в блок послышался детский гомон – девушки возвращались с уборки территории.
– Слышь, Марга, хлеб есть?
Блашка тут как тут, всегда ищет выгоду. Наверняка видела разборки Коблы, но сделала вид, что ничего не произошло. Интересно, будет ли она с ней дружить, когда Татьяна полностью опустит ее подругу?
– Съела, – ответила Маргарита. – Но ты пошукай по батареям, может, осталось.
– Да ладно, – махнула она рукой, – скоро ужин. Пойдем, поиграем!
– Не могу, Кобла меня тут припахала на полы.
– Чего она к тебе привязалась? Ничего, скоро немцы заберут, будет у тебя мама и папа.
– Они у меня и так есть.
– Да? На кладбище? Это не считается. У меня тоже есть и даже живые – и что?
Мать Блашки лишена родительских прав из-за алкоголизма, отца не помнила – мать залетела по пьяне.
– Ты их сразу называй 'папа' и 'мама', они растают, платьев-сапожек надарят. А ты стащи у них побольше и обратно к нам. Погуляем!
В этом вся Блашка, с раннего детства более приспособленная к казарменной жизни.
– Ладно, – сказала Маргарита, – пойдем, покормим Капрала.
